– Полагаю, вы не могли покинуть класс?

– Мог бы. Иногда я ухожу из школы, чтобы подписать кое-какие бумаги в кабинете мэра. Я мог бы позвать жену.

– Она учительница?

– Она была учительницей.

– В деревне?

– Нет. Мы оба учительствовали в Курбевуа. Там мы прожили семь лет. Но когда я попросил перевести меня в деревню, она вышла в отставку.

– Почему вы уехали из Курбевуа?

– Это связано со здоровьем моей жены…

Эта тема явно не нравилась ему, и на вопрос он ответил уклончиво.

– Итак, вы не позвали жену, как это иногда случается вам делать, а сами остались с учениками…

– Да.

– Что произошло потом?

– Суматоха царила более часа. Обычно у нас в деревне спокойно. Шум доносится издалека. Но тут Маршандон, наш кузнец, перестал бить молотом. Люди переговаривались, стоя у изгородей своих палисадников. Да вы знаете, как это бывает, когда происходит подобное событие… Чтобы дети не отвлекались, я закрыл окна.

– Из окон школы можно видеть дом Леони Бирар?

– Да, из одного окна.

– Что вы увидели?

– Сначала я увидел полевого сторожа, что меня очень удивило, поскольку он давно не разговаривал с теткой своей жены. Потом Тео, помощника мэра. Он уже был изрядно пьян, как обычно после десяти часов утра. Я заметил также доктора и других соседей. Все они столпились в комнате и смотрели на пол. Позднее из Ла-Рошели приехал лейтенант жандармерии с двумя жандармами. Но я об этом узнал только тогда, когда он постучал в дверь класса. До этого он успел расспросить многих.

– Он обвинил вас в убийстве Леони Бирар?

Гастен с упреком посмотрел на комиссара, словно собирался сказать: «Вы прекрасно знаете, как все это происходит».

Вслух же он произнес глуховатым голосом:

– Я сразу заметил, что он на меня как-то странно смотрит. Первым делом он спросил меня: «Гастен, у вас есть карабин?» Я ответил, что нет. Но карабин есть у моего сына Жан-Поля. Это сложная история… Вы должны знать, как ведут себя дети. Вдруг однажды утром видишь, как кто-то пришел в класс с шариками. И на следующий день все мальчики играют в шарики, которыми доверху полны их карманы. Потом кто-то приходит с воздушным змеем, и в течение нескольких недель все запускают воздушные змеи…

Так вот. Кто-то, я уж не помню кто, пришел с карабином 22 калибра и принялся стрелять по воробьям. Через месяц я насчитал полдюжины подобных карабинов. Мой сын захотел, чтобы мы подарили ему карабин на Рождество. Я счел себя не вправе отказывать ему…

Даже карабин освежил воспоминания Мегрэ. Только у него была духовая винтовка, свинцовые пули которой лишь взъерошивали перья птиц.

– Я сказал лейтенанту, что, насколько мне известно, карабин должен находиться в комнате Жан-Поля. Он послал одного из жандармов проверить это. Конечно, мне надо было самому проконтролировать, где находится оружие. Но я об этом как-то не подумал. Случилось так, что карабин оказался не в комнате сына, а в сарае, где я храню тачку и инструменты.

– Леони Бирар убили из карабина 22 калибра?

– И это самое удивительное, но далеко не всё. Потом лейтенант спросил меня, не выходил ли я сегодня утром из класса, и я, на свое несчастье, ответил, что не выходил.

– А вы выходили?

– Минут на десять, сразу после перемены. Когда вам задают подобные вопросы, вы отвечаете не задумываясь. Перемена закончилась в десять часов. Может, чуть позже, в пять минут одиннадцатого. Пьебёф, фермер из Гро-Шен, пришел, чтобы я подписал бумагу, которая ему необходима для получения пенсии, ведь он инвалид войны. Обычно я храню печать в классе. Но тем утром у меня ее не было, и я повел фермера в свой кабинет в мэрии. Ученики вели себя спокойно. А поскольку моя жена плохо себя чувствует, я затем пересек двор и зашел домой, чтобы убедиться, что она ни в чем не нуждается.