– Откуда же его взять, душенька? Вот ежели бы здесь были коровы выставлены, тогда было бы и молоко. А то ведь это не коровья выставка.

Две пожилые женщины, очень просто одетые. На головах – ковровые платки, в руках – носовые платочки, свернутые в трубочку.

– Вот говорили: «Сходи, сходи, посмотри по своему рукомеслу выставку», а что тут смотреть? Шутка ли, тоже с Охты перли семь верст киселя есть! – бормочет одна из них.

– Я говорила, что не стоит. Вот теперь, за вход-то зря заплативши, все равно что по фунту кофию в собаку и кинули, – откликается другая.

– А вы думали, что здесь медведя ученого водить будут? – ввязывается в разговор купец. – Ведь тут выставка не для простонародья, а для господ. Ваше какое рукомесло?

– Молочницы мы, коров на Охте держим.

– А, охтянки! Ну, здесь для вашей сестры блезиру не будет. Коли хотите еще по двугривенному растопить, то вон в том отделении сыр и масло пробовать можете. Молодец вам отворотит по кусочку и цену скажет.

– И этого вон можно масла попробовать, что в кадке?

– Ни боже мой! Нешто можно красу ворошить! Там для пробы особенно есть, а это только для посмотрения.

– Так какое же тут посмотрение, коли я даже разреза масла не вижу. Почем знать, что там внутри-то. Сверху-то тоже можно замазать и хорошим маслом, а в нутро всякую дрянь положить. Механику-то мы знаем.

– Дрянь! Тут даже, может статься, внутри кадки и дряни-то нет, а одна пустота и только сверху на доску намазан здоровый букиврот пальца в два – вот и вся музыка. Ведь тут не лавка, а выставка. Ходи себе да любуйся.

– Больно уж жирно за одно любование деньги платить.

– Не за одно любование. Музыку слушать, за те же деньги вон на тех весах себя свесить можешь, а домой придешь и похвастайся мужу: вот, мол, у тебя какая женато – пятипудовая!

– Да во мне пяти пудов нет.

– Шали больше! С привеском будет. Идет парей на три гривенника, что с привеском? Ну, пойдем, я тебя прикину. Выиграешь, так ведь окупишь, что сюда за вход заплатила.

– Так ведь вешаться-то в одеже надо, а на мне шуба с ватной юбкой полпуда потянет.

– А ты нешто хотела бы, чтоб тебя нагишом вешали? Здесь не баня. Здесь за этот манер сейчас за ушко да и на солнышко. «Комензи, мол, мадам, в желтый дом».

– Фу ты, срамник, что выдумает! – плюет охтянка. – Да я на сто рублей внимания не обращу, чтоб без одежи… У меня тоже муж есть и единоутробные дети. Дочку вот ноне за столяра выдала.

– Твое при твоем и останется. Ну, пойдем к весам-то. Так уж и быть, десять фунтов тебе на одежу скину! Где наше не пропадало! – машет рукой купец. – Мне главное, чтоб жене дома загадку загадать: «Что, мол, я на выставке делал?» Она это сейчас начнет мозгами шевелить, и то и се придумывать, а ей в ответ: «Бабу на весах вешал». Довольно уж нам по нашему лабазному делу около весов возиться, пора и за человечину приняться. И удивлю же я свою законную на каменном фундаменте! – весело крутит головой купец и хохочет.

– Да ты, может быть, с насмешкой? – спрашивает она. – Свесишь, а потом с меня за провес и велишь деньги требовать.

– Ну вот! Здесь вешают всех даром. А коли в тебе меньше пяти пудов тянет, еще тебе же три гривенника на кофий пожертвую. Купеческое слово – не вру.

– Да какая же тебе-то корысть?

– Просто благородным манером побезобразничать хочу. Все-таки развлечение. А то вот час битый по выставке хожу в тоске и инда скулы разорвал, зевавши. Накачивал в себя эту самую веселость в буфете вливать – с семи рюмок рябиновой даже не разобрало.

– Мавра Тимофеевна, да свеситься мне, что ли, уж?.. – спрашивает свою товарку охтянка.