– Следовательно, раз вы наебали телевизор, то и телевизор, передав ваш фуфляк в эфир, наебал население. А значит, наебка-то круговая?

Мы жуем и киваем. Я понимаю, что Остапа понесло.

– Выпьем за это.

– Никитос, ты чего так быстро гонишь? – спрашивает Сашка.

– Да настроение у меня хорошее. Чего, нельзя, что ли?

Выпили. Я закурил, Сашка заказал себе еще сока.

– У меня в связи с этим вопрос к вам как к этим… му… ме…

– Медийщикам.

– Во. Точно. Так вот, у меня, блядь, вопрос: а вообще в телевизоре реальные события показывают или вообще все чистая подстава?

– Смотря что считать реальными событиями, Никита, – усмехаюсь я.

– А взять, к примеру, теракт сегодняшний?

– А фиг его знает… – Сашка покосился на меня.

– Да вряд ли, – я отрицательно качаю головой, – хотя… хотя, конечно, федералы могли сами взорвать.

– А для чего? – Никита вращает глазами. – Для чего они могли сами взорвать?

– Ну, для того, чтобы ужесточить внутреннюю политику в стране, или для того, чтобы отменить выборы, обвинив кандидата от оппозиции в связях с террористами, – вслух размышляю я.

В этот момент к нашему столу подходит Вадим, здоровается и садится рядом со мной.

– Это мой коллега, Вадим, – представляю я его, – с Сашей вы знакомы, а Никита – это наш большой друг. – Никитос косится на Вадима настороженно. – Наш человек, – обращаюсь я к Никитосу, – занимается политтехнологиями на телевидении.

– Аааа, – мычит Никитос, – пьешь?

– Нет, спасибо, я за рулем, – отвечает Вадим и ерзает на стуле.

«Подссывает Никитку-то», – отмечаю я про себя.

– Ну, как хочешь, – Никитос снова разливает, – я вот чего хочу отметить. Телевизор смотреть, радио слушать невозможно стало. Везде одна политика. – Никита выпил, зачерпнул супа, подул на ложку и резким движением забросил ее содержимое в рот. – Я вот все-таки не пойму, бля, чего все кипешатся с этими выборами?

– То есть как? – я отрезал кусок семги и отложил приборы, – чего тебе не понятно-то?

– Да бля, – Никита доел суп и отставил тарелку, – суп нереальный. Я в том смысле, что бабло палят зазря на предвыборные компроматы. Вся же эта движуха бабла стоит. Я беру в расчет, сколько наша с вами комбинация стоила, и так умножаю это в размере страны. Я прикинул – это же бешеные бабки. Просто так берут и палят их.

– Почему же просто так? – не понимаю я. – Это же борьба за электорат. Чтобы ты, Никитос, посмотрел телевизор и пошел на выборы голосовать за нужного кандидата.

– А кому он нужен-то, этот кандидат? Тебе? – он показывает пальцем на Сашку. – Или тебе? – обращается он ко мне, – или ему? – тычит он в Вадика. – Или вот… Слышь, ты! – кричит Никитос официанту, – иди сюда.

– Слушаю вас, – склоняется подошедший официант.

– Вот ответь мне, только честно, – Никитос достает из бумажника стодолларовую купюру и машет ею в воздухе, – честно только, понял, бля? А насвистишь – по глазам увижу и нос сломаю! – Официант нервно кивает. – Вот скажи, ты на выборы голосовать ходишь?

Халдей смотрит то на сто долларов, то на Никитоса, то на нас, соображая, как ему лучше ответить, чтобы остаться и с целым носом, и с бабками. В конце концов, он вспоминает, что отвечать просили честно, закрывает глаза и выдыхает:

– Не хожу.

– Вот! – кричит Никита так, что все соседи оборачиваются на нас, – вот, бля! На, бери, заслужил. – Никитос засовывает халдею в нагрудный карман сотку. – Понял, Антоха?

– Это ничего не доказывает, – отвечаю я.

– Да не всем же всё настолько по фигу, – вторит Сашка.

Вадим испуганно наблюдает за нами и молчит.

– Погоди, Никитос, даже если и допустить, что все население страны на выборы не ходит, что с этим надо делать? – говорю я.