– Простите, Екатерина Анатольевна. Подхожу для чего?

– На роль жены для Андрюши. А ты что, против?

Не в силах сдерживаться, Аня громко рассмеялась и выскочила из квартиры. Вещи она собрала в тот же день. Екатерина Анатольевна потребовала арендную плату за месяц в размере пяти тысяч, иначе грозилась вызвать полицию. Чтобы как можно скорее отвязаться от надоедливой семейки, Аня отдала им требуемую сумму.

В тот же вечер девушка въехала в квартиру подруги и наконец-то успокоилась. Андрей звонил Ане весь вечер, но девушка не стала брать трубку и внесла номер в черный список.

– Лучше б жена тогда избавилась от тебя, как я ей велел! Бессердечная ты! – ругался отец

Последние годы отец Александры не давал дочери покоя. Владимир Якович был человеком по натуре своей жестким, всё контролировал, а со дня смерти Любови Петровны пожилой вдовец и вовсе помешался от горя.

Он начал пить. Сначала находил утешение в компании знакомых работяг, любящих пригубить после рабочего дня. Потом стал уходить в полноценные запои, в одиночку запираясь в своей старой хрущёвке.

Уход из жизни Любови Петровны стал большим ударом не только для Владимира Яковича, но и для Саши. Мама была для нее самым близким человеком. Мягкая, нежная, чувственная, она всегда была готова выслушать свою Сашеньку и в чем-нибудь да подсобить.

Но мамы вот уже десять лет не было, а женщина до сих пор чувствовала себя сиротой, и это при живом-то отце! Саше так хотелось получить поддержку от него, но сколько бы раз она ни возвращалась к отцу, сколько бы ни пыталась обнять, ласково произнеся: «Мы справимся с этим горем, справимся вместе, пап…», все напрасно.

Владимир Якович лишь равнодушно глядел в ответ. Он не был способен выкарабкаться из затянувшейся депрессии ни сам, ни с помощью любящей дочери.

На фоне крепкого алкоголя ухудшалось здоровье, в том числе и психическое – с каждым годом Владимир Якович становился все агрессивнее. Доходило уже до того, что в пьяном угаре мужчина мог поднять руку на абсолютно чужого человека, проходящего мимо, потому что тот «косо на него посмотрел».

Александра намучилась с отцом. Женщина умоляла его бросить пить, пыталась вразумить, но тот, страдая от жуткого похмелья, только кривился и отмахивался от дочери:

– Ой, Сашка! Не бубни! И так голова раскалывается, еще ты тут со своими нравоучениями! – возмущался Владимир Якович. – И вообще, яйца курицу не учат! Слыхала такую пословицу? Вот и ты батьку не учи! Я, между прочим, подольше тебя на этом свете прожил!

Женщина была в отчаянии. Домой от отца она каждый раз возвращалась в слезах, не зная, что делать.

– Мне ведь тоже больно, так почему же я не хватаюсь за стопку?! – сокрушалась Саша, стоя у плиты.

Сережа, муж, молчал, подперев подбородок рукой, – внимательно слушал и лишь изредка кивал. Для него слезы жены были равносильны ножу, полоснувшему по сердцу. Сколько раз он предлагал ей, упрямице, поговорить с тестем лично.

Он бы быстро поставил сварливого деда на место. А что? Сколько можно мучить его жену?! Мужику на седьмой десяток, а ведет себя как подросток с юношеским максимализмом! «Не трогайте меня! Я сам всё знаю!».

А как проблем схлопочет, так бежит плакаться: «доченька, помоги!». При мысли об этом Сережа стиснул зубы. Он чувствовал полнейшую беспомощность, ведь Саша слезно умоляла его не вмешиваться в их с отцом отношения. Женщина до последнего надеялась, что вразумит Владимира Яковича сама.

Как-то в пасмурный осенний день, когда Саша работала в офисе, на ее телефон поступил звонок с незнакомого номера. В трубке раздался вкрадчивый женский голос, оповестивший женщину о не самых приятных новостях.