Но вскоре несколько кубков, собственноручно поднесенных послу царем роксолан, развязали язык чопорному Асклепиодору. Он махнул рукой на всяческие условности и, уже не церемонясь, пробовал разнообразные заморские вина. Их изобилие поражало даже видавшего виды дипломата: здесь были сладкие хиосские и книдские, терпковато-кислые родосские, многолетней выдержки, густые и золотисто-желтые на цвет кипрские вина, не говоря уже о более дешевых и доступных варварам винах местного производства – из Ольвии, Тиры, Истрии.

Тихон, сгорая от стыда, позвал воинов, сидевших неподалеку, – их было десятка два; остальных предусмотрительный и осторожный триерарх на берег не отпустил. Когда посла общими усилиями усадили в лодку, чтобы увезти на корабль для отдыха, к Тихону подошел начальник телохранителей царя Гатала и, льстиво изогнувшись, почти шепотом попросил пройти в юрту предводителя роксолан.

«К чему такая таинственность?» – недоумевал Тихон, придерживая плащ – его накинул ему на плечи начальник телохранителей – и вышагивая вслед за ним в полной темноте среди потухших кострищ.

Отец Тихона, тавр из племени синхов, жил в городе Плакии, где у него были большой дом и земельный надел; его он сдавал в аренду, потому что принадлежал к довольно редкому у тавров купеческому сословию. Торговые караваны отца ходили к Меотиде, в степи сколотов и даже в земли будинов и гелонов… Маленький Тихон редко видел отца – тот сам водил караваны, – но когда он возвращался домой, мог сутками сидеть и слушать его рассказы о дальних землях, о племенах, с которыми отец вел торговлю, об обычаях этих племен. Отец, знающий много языков, что было необходимо при его занятии, диву давался прилежанию и необычайным способностям, обнаружившимся у сына при изучении чужой речи. В девять неполных лет Тихон свободно владел почти всеми языками и наречиями, на которых изъяснялись племена, живущие на берегах Понта Евксинского, Меотиды, рек Борисфена, Тираса, Истра, Гипаниса, Сиргиса, Танаиса и Аракса.

Однажды Тихона в десятилетнем возрасте отец, несмотря на возражения матери, взял с собой в очередную поездку. И когда через полгода возвратился, нанял для Тихона учителя-эллина, бежавшего из Керкенитиды[61], захваченной сколотами, и попавшего в рабство к сатархам; у них его выкупил правитель Плакии, покровитель отца Тихона, затем уступивший эллина за определенную мзду всеми уважаемому купцу. Вскоре Тихон мог уже довольно сносно изъясняться на языке эллинов и научился писать. Возможно, в будущем Тихон стал бы, как и его отец, купцом, хотя особого влечения к торговле не ощущал, но события повернулись так, что двенадцати лет он попал на невольничий рынок в Синопе.

Тот день, так круто повернувший его судьбу, Тихон запомнил во всех подробностях. Уже будучи рабом, лежа в тесной вонючей клетушке, куда на ночь запирали таких же несчастных, как он, Тихон, закрыв глаза, снова и снова переживал бой, лишивший его отца…

Отец Тихона задумал обзавестись своим торговым флотом, чтобы вести морскую торговлю с колониями эллинов в Понте Евксинском. Средства для этого предприятия у него были, дело оставалось за малым – построить или приобрести несколько судов. И когда ему подвернулись на торжище в Херсонесе три старые караки[62], он долго не колебался. С командой вопрос решился быстро: тавры – прирожденные мореходы и нередко соперничали с сатархами в их пиратском промысле. Первый рейс в Горгиппию[63] прошел удачно, с большой прибылью для купца, а во второй – в Тиру – он взял Тихона, не устояв перед слезными просьбами своего любимца…