серебром. Как засияли в восторге глаза сына, когда рыжий жеребец поднялся на дыбы, разметал конюхов и, словно сказочная птица, понесся по двору загородного дворца Асклепиодора, почти не касаясь копытами земли! Да, Диофант подает большие надежды, недаром в его жилах течет благородная кровь царей Понта…

Воображение услужливо нарисовало разгоряченному крепким вином Асклепиодору картину тех почестей, коих удостоился брат, метивший на трон царя Понта, и приведших его на плаху после прихода к власти тирана Фарнака, сына рабыни, – пусть будет проклят богами тот день! И если бы тогда Асклепиодор проявил чуть больше решительности…

Испугавшись своих мыслей, посол втянул голову в плечи, почувствовав легкий озноб, словно меч царского палача уже коснулся его шеи, и бросил быстрый взгляд на переводчика Тихона, грустно смотревшего на такой близкий и в то же время такой далекий для него берег родины. Убедившись, что весьма проницательному Тихону, возвышенному царем Фарнаком за его ум и знание языков, сейчас не до тайных мыслей посла, Асклепиодор облегченно вздохнул и принялся перебирать в памяти события, побудившие дальновидного и умного политика, царя Фарнака I Понтийского, направить посольство к царю Гаталу.

Скифское государство во главе с царем Скилуром уже не один год угрожало эллинам-колонистам в Таврике и на берегах Понта Евксинского. Ольвия, расположенная в устье Гипаниса[59], первая не выдержала этого натиска и признала Скилура своим повелителем, что, впрочем, не мешало ольвиополитам по-прежнему наживаться на торговле зерном. Но в самом тяжелом положении оказался Херсонес, издавна манивший скифских царей своим богатством и удобной гаванью, откуда тяжело груженные суда херсонеситов направлялись к далекому Трапезунту, солнечной Синопе, в Гераклею, Византий, Одесс и в более близкие города – апойкии эллинов – Томы, Истрию, Тиру.

Да, эллины умели устраивать свои торговые дела, улыбнулся про себя Асклепиодор, вспомнив старую поговорку: «Эллины сидят вокруг моря, как лягушки вокруг болота».

Смех смехом, а море – главный кормилец Эллады. Из Кирены – сильфий и шкуры быков, из Геллеспонта – скумбрия и другие виды соленой рыбы, из Фессалии и Скифии – зерно, мед, воск, шерсть, из Сицилии – свиньи и сыр, из Египта – папирус и паруса, из Сирии – ладан, из Крита – кипарисовые деревья, из Ливии – слоновая кость, из Родоса – изюм и фиги, из Эвбеи – груши, тучные овцы и бараны, из Карфагена – ковры и подушки, из Финикии – плоды пальмы и прекрасная пшеничная мука, из Фригии – рабы, из Аркадии – наемники. Все многообразие продуктов и товаров поступало в Коринф и Афины морским путем, и эллинские купцы и знать имели немалую выгоду от своего сидения вокруг моря. Это прекрасно понимал и царь Фарнак, жаждавший часть этого поистине золотого потока направить в сокровищницы Понта. И не только жаждал, но и предпринимал энергичные шаги для распространения своего влияния на все припонтийские апойкии эллинов.

Поэтому, когда херсонеситы обратились через Гераклею к царю Фарнаку, чтобы он взял их под свою защиту от набегов скифов, царь Понта долго не раздумывал. Весной Асклепиодор по поручению царя уже заключил мирный договор с царями вифинским и каппадокийским; к нему присоединилась Гераклея и некоторые другие города, расположенные на берегах Понта Евксинского. В договоре говорилось о совместных действиях против варваров. К договору примкнул и Херсонес – его послы совсем недавно покинули Синопу в весьма приподнятом настроении.

Асклепиодору припомнились строки клятвенного обязательства царя Фарнака, присовокупленные к договору между Понтом и Херсонесом: