– Понятно.

– Ну вот и славно. – Ла Валетт, щерясь в улыбке, потянулся и расправил плечи, как после длительной физической работы. – Я доведу это до ее сведения, и поставим на этом точку.

«…Где же она? Почему все нейдет?» – мучился неизвестностью Томас. Ведь она получила его записку и ответила, что придет, даже несмотря на предостережение ла Валетта. Что могло ее задержать? Переменчивость сердца или же что-нибудь еще? «Господи, уж лучше б что-нибудь еще», – взмолился мысленно Томас и устыдился, что испрашивает Божьего соизволения на то, что другие сочли бы по меньшей мере кощунством.

Он решил все же повременить, пока колокол не пробьет час. Если Мария не подойдет и к этой поре, значит, ее не будет уже вовсе, и тогда прощай, первая любовь, любовь всей жизни. Ночь все длилась; вот уж и минорный удар колокола поплыл, один-одинешенек; оставалось лишь вздохнуть и отправиться в обратный путь по тропе. Что Томас и сделал. А сделав, увидел, как из бархатного сумрака спешащей походкой вынырнула она. Влюбленные без слов припали друг к другу, и вместе с поцелуем схлынули все страхи и опасения.

– Что тебя так долго удерживало? – спросил наконец Томас.

– Прости, любимый. Жена купца, старая мегера, у которой я нахожусь на постое, смотрит за мной, как орлица.

– Видно, не без оснований, – подтрунил Томас.

– Посмейся еще мне! – шутливо пихнула его в грудь Мария. – Пришлось ждать, пока в доме все полностью не затихнет, и только тогда я осмелилась выбраться наружу. Спешила как могла. Так что времени у нас совсем мало. Я должна быть у себя раньше, чем в доме зашевелятся слуги. То есть еще до рассвета.

Мария снова с поцелуем приникла к нему, и тогда Томас почувствовал, как она напряжена.

– Что случилось? – спросил он, отстранясь.

Под призрачным лунным светом кожа Марии казалась молочно-бледной, а еще чувствовалось, что ее бьет мелкая дрожь.

– Томас, что же с нами будет? Ведь мы грешим, по-иному это и назвать нельзя. Мне предстоит стать женой другого, но вместе с тем сердце мое и тело я отдаю тебе. Но ведь это до добра не доведет. Со дня на день прибудет мой брат. И после этого мы с тобой уже никогда не увидимся.

– Значит, тем более, – попробовал отшутиться Томас, – надо использовать оставшееся время с наилучшей пользой.

– Мы уж и так напользовались им сверх всякого благоразумия, – нервно заметила Мария.

– К черту благоразумие. Если и идти на поводу, то только у желаний своего сердца.

– Дурачок ты, – накренив голову, тихо сказала она. – Милый, милый дурашка. Вдумайся: кто мы, как не шестеренки в непостижимо огромном, сложном механизме? И крутимся по его запредельной, насылаемой откуда-то свыше прихоти. Нам и слова никакого не отводится.

– А вот и отводится, – с каким-то детским упрямством возразил Томас. – Захотим – уедем с Мальты. Вот возьмем и сбежим.

– Интересно куда?

– Да хоть ко мне в Англию.

– В Англию, с Мальты? Как? Или ты думаешь похитить корабль с такой же легкостью, как похитил мое сердце?

– Насколько мне помнится, не похищено оно было, а взято на абордаж. И притом добровольно. – Томас потер подбородок, взвешивая положение. – Можно проникнуть на борт какого-нибудь купеческого корабля, доплыть на нем до Франции, а там уже своим ходом.

Слова его звучали так наивно, что впору рассмеяться самому. Марии, понятно, тут же хватятся, а когда окажется, что вместе с ней исчез и он, последствия представить проще простого. Девушка состоит под охраной Ордена. И такой вопиющей нерадивости, разумеется, никто не допустит. В погоню за любым вышедшим с острова кораблем будет отряжена быстроходная галера, и на беглецов, схваченных и доставленных обратно в тот же день, падет гнев Великого магистра. Все это так, но примириться с мыслью о расставании с Марией было ох как непросто.