Если бы не любвеобильность прапора и его супруги. Ну не могла же она отказать ему, вдруг заподозрит что? Это она так сказала. Лично у меня другое мнение, но промолчу, пусть пишет. Потом дам особо ретивому прапору почитать. Может тогда дойдёт, что Рогожина надо слушать. И если он говорит не ходить к жене замполита, то не ходить.

Ни у меня, ни у Хана не возникло не малейших сомнений, что делать с этой дамочкой. Отправить вслед за мужем, так как её вина нисколько не меньше... Поэтому дав дописать свой эпос, начавшую было брыкаться мадаму, успокоили одним болезненным тычком и, примотав к стулу и заклеив рот, посадили напротив майора. На маленьком журнальном столике между ними, лежали так горячо любимые ими доллары.

Правда, что-то этой самой любви было не заметно, пока предатель, давясь и покряхтывая, жевал крашеную бумагу. Хан как в воду глядел, водички этот гад попросил. Но я не жадный, набрал в стакан и выплеснул в наглую морду.

— Может ещё?

Мотает головой и продолжает жевать. По моим прикидкам, прежде чем посинеть и начать задыхаться, успел усвоить почти четыре тысячи... Жутковато, но собаке собачья смерть!

Зря мы мадаму заставили смотреть, ушла в отказ и заявила, что мы можем её убить, как пожелаем, но таким способом она умирать не согласна. И что делать? Изобретать новый способ? А мне оно надо?

— Слушай, цыпа, ты ведь тут кричала, что не виноватая? Даю тебе шанс. Знаешь что такое божий суд? Так вот если съешь баксы и не сдохнешь — будем считать, что ты чиста как агнец. Ну как, согласна?

— Если воды дадите!

— Один стакан.

— Согласна.

Хм... Если честно, то я удивлён. На столе оставалось не больше пяти бумажек, а ей хоть бы что. Грамотно подошла к процессу. Воду не пила, а помогала себе размачивать делая малюсенькие глотки.

Хан удивлённо качает головой, и, изображая что-то зажатое в кулак, подносит пару раз ко рту. Типа, разработала горло неустанными упражнениями. Своеобразное у Марика чувство юмора, не поймёшь: то ли шутит, то ли говорит серьёзно. Но ведь даже не поперхнулась. Так что может и серьёзно?

И вот, с победным видом, жуёт последнюю купюру, хватается за горло, хрипит, царапает себя. Вот и всё...

— А если бы я не успел? — сзади раздаётся недовольный голос.

— Но ведь успел.

— Ты головой то хоть иногда думай, — глаза Всеслава полыхают алым, ну натуральный демон. — Божий суд — не шутка. Мне бы пришлось признать её невиновной. Такую дрянь! Может тебе кислорода в голове не хватает? Так давай я тебе импотенцию месяца на три организую? Глядишь, кровоток отвлекаться не будет, поумнеешь!

— Всё же закончилось нормально, — пожимаю плечами.

— Потому что я вовремя подоспел, — эдак недолго и до исполнения угрозы. Кажется, пора отмазываться?

— Дед, ты не шуми, тут вмешательство было нужно, только что б спасти. Тут даже обычной бумаги столько сожрать, от заворота кишок загнёшься. А это деньги, краска то не фига не безопасная. Так что без вариантов, — развожу руками. — Тем более, как ты мог собственное жертвоприношение пропустить?

— То есть ты её обманул, — глаза вновь начинают пылать алым, а в голосе слышатся угрожающие нотки.

— С чего бы это? Я же их не травил. Обычные баксы. Съела бы, привязал назад и ушёл. Тут всё честно. Я ведь сказал, если съешь и не сдохнешь. А вот то, что она загнулась от отравления деньгами?.. Ты ведь сам такую казнь одобрил.

— Одобрил, одобрил, — беззлобно ворчит, — вот устроишь не подумав... Это же не казнь, а божий суд. Хорошо хоть согласие стребовал. Я её наказал, значит и душа мне. Отлично получилось, — радостно потирает ладони. — Всё просто замечательно... Вот про какой сюрприз Маришка говорила?.. Порадовали вы меня, порадовали. Душонка то ещё гаже мужниной. Эх, будь время, загнать бы в дальние дали, чтоб ни одного мужика кругом. Вот это было бы море Силы... — мечтательно закатывает глаза. — Ну да ладно, хорошо получилось, просто замечательно... А теперь свободны. Ах да! Молодцы!