Он действительно учил меня английскому и рассказывал мне о Мартинике удивительные вещи. Его предки были из племени кариба, того самого, что когда-то жило на этом острове и называло его Мадинина – «Цветущая». С тех пор, как сюда прибыл Колумб, в жизни кариба произошли большие изменения: большинство индейцев приняло христианство и отказалось от варварских обычаев людоедства, но были и те, что не покорились и долго еще демонстрировали европейцам свирепость своего нрава. По словам Кантэна, известняковая скала, возвышающаяся возле Сен-Пьера, по той причине называется Томбе-де-Караиб – Могила Кариба – что здесь покончил с собой последний вождь этого племени.

–– Он бросился со скалы вниз, на камни. Так поступали все кариба, которые не хотели признать власть белых.

–– А ты? Как получилось так, что отец Лавалетт уделял тебе столько внимания?

Память об этом священнике сохранялась на Мартинике повсюду. Кантэн упоминал его к месту и не к месту и относился к изгнанному иезуиту с почтительностью и сочувствием. Вот и сейчас, едва я упомянула это имя, на лице индейца мелькнуло страдание.

–– Он уделял внимание не только мне, но и всем моим соплеменникам. И не только он… Все его помощники в миссии Сен-Луи защищали нас, учили христианству, грамоте и музыке.

–– Что это за миссия, о которой ты все время говоришь?

–– Иезуитское поселение возле деревни Ле Прешер. Орден Иисуса строил там рай на земле, я так понимаю…

–– Рай на земле?

Он взглянул на меня крайне серьезно:

–– Да. Но ничего у монахов не вышло. И не могло выйти, потому что рай на земле невозможен. Это, должно быть, была дерзость против Бога.

В рассказе Кантэна я, впрочем, не усмотрела ничего дерзкого. Оказывается, в течение почти половины столетия миссия Сен-Луи выполняла на острове задачу по христианизации индейцев. Иезуиты отнюдь не превращали туземцев в рабов, как это обычно делали белые плантаторы, и не нарушали их привычного уклада жизни. Они обучили их выращивать на Мартинике сахар, какао, кофе, индиго, бананы – плантациям миссии не было видно ни конца, ни края. Индейцы-христиане вместе трудились на общественных полях, все плоды их труда поступали в хранилища, из которых каждый потом получал свою долю. На территории миссии был возведен красивый храм, действовали школа, аптека, больница, прядильня, где работали старые женщины… Но эта обитель справедливости и покоя была обречена на гибель, по словам Кантэна, в тот день, когда глава местных иезуитов, отец Лавалетт, решил нарушить замкнутость миссии и начать торговлю.

–– Выращенного было так много, что склады просто ломились от товаров. Отец Лавалетт взялся нагружать корабли и отправлять их во Францию. Поначалу все шло хорошо, но потом его опутали своими кознями какие-то ростовщики.

–– Ростовщики?

–– Да. Они стали часто наезжать сюда и предлагали ему деньги. Он взял заем и собирался вернуть долг, но в одно ужасное лето все корабли миссии были захвачены англичанами^>8. – Кантэн трудно глотнул. – Долги были ужасны. Отец Лавалетт оказался под судом. А потом… потом миссию разгромили. Земли поделили между собой, а всех, кто там жил, превратили в рабов.

То, что я узнала, произвело на меня удручающее впечатление. Я никогда глубоко не размышляла над вопросами веры, и Орден иезуитов занимал меня меньше всего. Но то, что поведал Кантэн, показалось мне возмутительным. Белые люди, христиане, выглядели в свете этого рассказа рвачами, одержимыми жаждой наживы. И я впервые слышала о том, что иезуиты, которых во Франции принято было предавать проклятиям, заслужили в Новом Свете столько добрых слов.