Утолив жажду, ребенок вновь рухнул на пол, но на этот раз он уже ничего не почувствовал – силы окончательно покинули его, унося куда-то во мрак.

* * *

Арди никогда не думал прежде, что можно ощущать то, как поднимаются веки. Помнится, прошлым летом они вместе с отцом тащили по натянутым веревкам сбитые доски на крышу. Те неохотно скрипели и терлись о стены дома, заставляя мурашки бегать по всему телу.

Сейчас мальчик испытывал похожие ощущения. С той небольшой разницей, что мурашки, поднимавшиеся под обрывками одежды, причиняли нестерпимую боль.

Как бы Арди не повернулся – все болело, ныло и саднило. И, наверное, он бы заплакал, если бы в глазах осталось хоть немного слез. Но вместо них – лишь жгучее ощущение где-то под все теми же веками и колючий комок, давивший изнутри на горло.

С потрескавшихся детских губ сорвался едва различимый, тихий стон, тут же потонувший в вое ветра, радовавшегося тому, что приближается его царство, а тихие и спокойные летние дни уходят в прошлое.

– Хорошо, что ты проснулся, детеныш, – громкое, мокрое чавканье заставило Арди повернуть голову в сторону пещеры. Сам он лежал практически около выхода. Как только не замерз – загадка. – Ночью мне казалось, что духи забрали тебя к твоим предкам.

Эргар опять грыз чью-то лапу. Нечто среднее между горным козлом и небольшим оленем.

Арди не помнил, как называлось это животное. А может и не знал. Дедушка всегда рассказывал, что в лесах и горах старой Алькады можно встретить осколки легенд и былин прошлого, еще не утонувших в пыли истории… чтобы это не означало.

В животе заурчало и, на удивление, при виде окровавленного мяса, которое барс разрывал клыками вместе с кожей и костями, Арди скрутил не рвотный рефлекс, а приступ голода. Хотя прежде, когда отец и дедушка, иногда, пару раз в месяц, просили у мамы оставить им сырого мяса, Арди всегда уходил с кухни. Его тошнило от одного вида окровавленных лиц старших родственников, не говоря уже о запахе.

Мальчик, ощущая не только боль, но и пусть и немного, но больше сил, чем вчера, пополз в сторону еды. Движения все так же давались ему непросто и каждый рывок или толчок оставляли новые царапины, ушибы и даже порезы. Но что-то новое, пока тихое и незаметное, внутри Арди заставляло его со все большим усердием и даже каким-то остервенением двигаться к цели.

И когда до мяса оставалось, в буквальном смысле, рукой подать, Арди заметил, что Эргар застыл. Барс так и завис с бедром в клыках. По его серебристому меху стекали вязкие, с кусочками плоти, капли крови. Они капали на пол, разбиваясь дождем алых брызг, отражавшихся в глазах зверя. Зрачки, сузившиеся до состояния тонких полосок, неотрывно следили за мальчиком.

Арди вдруг ясно, как если бы это была его собственная мысль, осознал, что если он двинется к мясу еще хоть немного, то…

Мальчик бросил быстрый взгляд на длинные когти, которыми Эргар удерживал добычу.

– Еда, – прохрипел Арди.

Барс издал звук, похожий одновременно на рык и фырчание.

– Это моя добыча, детеныш, – произнес зверь строго и грозно. – и я не помню, чтобы ты участвовал в охоте. Мой голод еще не утолен. Когда я закончу – ты сможешь заняться своим.

Мальчик, привыкший, что каждое утро его ждал вкусный завтрак, вечером – сытный ужин, а любое угощение или редкая сладость всегда доставалась в первую очередь именно ему, лежал на холодном полу и смотрел, как клыки и когти рвут плоть и огромные шматы мяса исчезают в бездонной глотке барса. Даже маленького кусочка от каждого из них было бы достаточно, чтобы утолить голод ребенка, но барс был непреклонен.