- Мало веры сказкам таким, - проревел он, - как известно, каждый тролль свои холмы хвалит. Нет равных Джиневрии моей!

- Нет! – с готовностью поддержали рыцари и снова выпили.

- Но, даже если вторая та девка по красоте, - продолжал Яр-Тур хмельно, - хочу я, чтобы жила она в земле гранпританской и ее славила, а не какую-то там Русь за морем. Вот мое слово: чтобы вас, рыцари мои верные, развеселить, и узнать, кто хитрее и быстрее, спор я предлагаю. Кто девицу эту в жены возьмет, тому я подарю любую вещь, что он попросит. Кроме меча моего, - и король коснулся рукоятки Экскалибура.

Зашумели воины одобрительно, заспорили – кто первым будет?

- И древо эльфийское отдашь, что летом цветет золотым листом, а зимой – серебряным? – спросил вдруг рыжий громко.

- А, Мерлин, друг, - рассмеялся король. – Давно ты это дерево себе на зелья забрать хочешь, в сад свой волшебный, знаю, знаю. Его не отдам, но вот тебе мое слово – возьмешь девку в жены, уговорю фейри, мне его подаривших, отдать тебе ветку на развод. Но неужто ты готов ради него жениться? Ты мне, помнится, говорил, что скорее в монастырь аббатом уйдешь, чем добровольно жену возьмешь!

- Уж очень награда заманчива, - ответил рыжий, поднимаясь. – Лист золотой с дерева того созревание любых зелий ускоряет, а серебряный – позволяет хранить хоть сто лет. Может, и женюсь.

2. Глава 1

Сидела я как-то летней порой у окошка горницы своей, песню тоскливую напевая, и цветы вышивала на скатерти белой. Рядом нянюшка наша с Аленой старая: уже почти слепая, а вышивает лучше, чем я, и песни у нее веселее. Скучно мне было - хотела я пойти за околицу батюшку с ярмарки встречать, но небо тучами черными затянуло, и дождь летний полил. Молнии сверкают, гром грохочет, и девки сенные с корзинами во дворе носятся, одежду снимают с веревок, чтобы в терем нести, к печи на просушку.

Вот и взялась я за пяльцы: обед уж приготовила, в тереме чистота, а без дела не сидится мне – надо чем-то руки занять, если уж язык нечем. Нянюшку я люблю, но с ней не посмеешься, не пошутишь, как с Аленой, сестрой моей, тайны девичьи не обсудишь. А как Алена интересно мне книги ученые пересказывала! Я-то хоть читать умею и языкам обучена, ибо сызмальства слышала речь разную от иноземцев, с которыми батюшка торг вел, но поди пойми, что там написано! А Алена разбиралась, словами простыми мне все рассказывала.

Очень я по ней нынче скучала.

Два года миновало с той поры, как она замуж за царя подземного вышла, за Кащея Чудиновича. Жили они в любви да согласии, и уж сыновья у них подрастали. Мы Алену навещали часто, а все равно печально расставаться было. Но что поделать, как ни крути, мужняя жена уже другой семье принадлежит, и заботы у нее другие.

- Какие там заботы, - смеялась она, - с близнятами няньки-мамки помогают, знай по правую руку от мужа сиди и царственно на всех поглядывай. Да за травами теперь с дружиной езжу, а не одна хожу, а так не запрещает Кащей мне травы ведать и лечить, почетно у них это, что царица сама на болящих руки возлагает. Разве что, - шепотом добавляла, - разрешает только детишек малых да баб смотреть, да я не спорю.

Я все равно вздыхала грустно. Кащей, видя печаль такую, приглашал нас в царство подземное к нему переселиться. Но отказался отец.

- Благодарствую, зять дорогой, - сказал он за обедом как-то, чашу вина выпив и усы с бородой отерев, - но я в селе своем родился, в нем и помереть хочу. Чтобы положили меня рядом с Аннушкой моей, женой любимой – могилка ее тут уж девятнадцать лет, и я никуда не уйду. А ежели Марья захочет с Аленой жить, - посмотрел он на меня, - так неволить я ее не буду.