Мужичонка скабрёзно ухмыльнулся, а Денис подумал, что просвещение всё глубже проникает в слои общества и еще не известно – так ли это хорошо.

– А супруг ей что, никогда не помогает?

– Не.… Да и не было его дома. За ним часов в десять автомобиль приехал, – слово «автомобиль» мужичонка произнёс старательно и с видимым почтением: было видно, что чудо техники для него атрибут власти и не доступной для него высокой жизни.

А Денис про себя отметил, что Бурхановы про отлучку хозяина не упомянули. Не сочли важным? Или по другой причине?

Денис задумчиво потёр переносицу, отгоняя сон, и потянулся в карман за папиросами. Курить он начал не очень давно, обычно папиросы доставал только тогда, когда надо было обдумать сложный вопрос и принять необходимое и срочное решение.

– Игнат, запротоколируй показания. Валентин, найди телефон и позвони в больницу, узнай, что с потерпевшей. Нам надо знать, когда можно будет её допросить. Мальчик-то ещё не найден. Пётр, ты – со мной к Бурхановым.

Пока он поднимался на этаж к квартире доктора, решение было принято. Хотя какой-то маленький червячок до сих пор шебаршился у него в груди. По-прежнему он чувствовал какую-то неправильность во всём происходящем.

Пётр шагал рядом с Денисом и радостно рассуждал:

– Вот как ловко-то всё выходит! За один день преступление раскрыли. Про мальчишку нам сама эта Мусенька-Марусенька всё выложит. Только прижать её покрепче. Глядишь, и спасибо от начальства дождёмся. Может, и не только спасибо…

Возле самой квартиры Денис остановился и в упор посмотрел на Петра:

– Говорить буду я. Ты помолчи немного…

Как только оперативники вошли в комнату, супруги Бурханова испуганно обернулись, у обоих были растерянные и сердитые лица. Кажется, они о чём-то только что спорили.

– Мария Фёдоровна, не могли бы вы показать свою шаль, ту, в которой были, когда к вам прибыла опергруппа?

Мусенька пожала плечами и высокомерно вскинула брови:

– Я не знаю, о чём вы говорите, но я была в этой самой шали!

Но не успел Денис даже и рот раскрыть, как заговорил Антон Павлович:

– Ну как же… Мусенька? Я определённо помню – ты была в той шали, что я привёз Зиночке из Калькутты перед самым пере… перед самой Октябрьской революцией!

Антон Павлович скосил на Дениса глаза: не заметил ли тот неосторожной оговорки? Но Дениса по-прежнему не волновали мелкобуржуазные высказывания доктора. Не ОГПУ он в конце-то концов.

– Итак, где ваша шаль?

Мусенька тяжело вздохнула, покосилась на мужа и вдруг вскинула голову и ожгла присутствующих сердитым взглядом.

– А я не знаю, где моя шаль! – звонко выкрикнула она. – Ходют и ходют тут всякие! А шаль – пропала. Вот как вы побежали в подвал, так она и пропала! Я скинула её на кресло, пошла на кухню за стаканом воды, вернулась, а её и нет!

Мусенька замолчала так же резко, как и начала выкрикивать свои обвинения неизвестно в чей адрес.

В комнате повисло молчание. На стене громко тикали часы. Пётр негромко кашлянул, и от этого звука словно со всех спало оцепенение.

Денис кивнул, словно соглашаясь с доводами Мусеньки, и негромко произнёс будничным тоном:

– Гражданка Бурханова, собирайтесь, вы поедете с нами.

Антон Павлович взвился из своего кресла:

– Да как вы можете! У нас дочь в больнице! У нас сын пропал! А вы! Я буду жаловаться!

Денис снова кивнул, словно и не ожидал ничего другого:

– Ваше право. У нас есть к Марии Фёдоровне вопросы, и нам их удобнее будет задавать в отделении.

В комнату скользнул Валентин, приблизился к Денису и, наклонившись к самому уху, прошелестел: