– Значит, ты будешь лишать меня сладкого, гонять по ночам в походы, как поступал наставник Александра из Македонии?

– Леонид заботился о воспитании будущего царя, а не мальчика по имени Александр. Я не буду лишать тебя сладкого, я вообще постараюсь не лишать тебя приятного и полезного, однако овладеть этой наукой можешь только ты сам, и применить ее только ты сам.

В императорском шатре неожиданно потемнело – видно, солнце добралось до кроны столетнего дуба, оставленного в одном из углов лагерного форума (на нем была устроена наблюдательная вышка и поставлены зеркала для связи с заставами, спрятанными на берегу реки).

Император смежил веки и заснул.

В полдень его разбудил Феодот. Потрепал по руке. Марк мгновенно открыл глаза, вопросительно глянул на спальника.

– Тихо, – коротко сообщил раб. – Септимий Север прислал посыльного. Все тихо. И на том берегу, и на этом.

– Отлично, – кивнул Марк. – Что еще?

– Александр с докладом и полученной ночью корреспонденцией. Просители…

Пока Марк умывался, твердил про себя – встречусь с суетным, неблагодарным, дерзким. С хитрюгой, скрягой, наглецом. Все это произошло с ними по неведению добра и зла.

После некоторой паузы, оглядев себя в металлическое зеркало и погрозив пальцем, уже вслух назидательно добавил:

– О том всегда помнить, какова природа целого и какова моя, и как они согласуются.

Он повернулся к Феодоту, державшему полотенце.

– Заруби себе на носу, что в космосе нет такой силы, которая запрещала бы тебе поступать и говорить сообразно природе, чьей частью ты являешься.

Он помахал указательным пальцем у того перед носом, с размеренной, занудливой назидательностью грамматиста[11] продолжил.

– Всякий час помышляй, Феодот, о том, чтобы с римской твердостью, любовно, надежно, справедливо, благородно, отрешившись от всех прочих побуждений, выполнять то, что тебе доверено.

Феодот вздохнул, с тоской глянул в сторону.

– Я не римлянин, господин, я – грязный гречишка.

Принцепс пожал плечами.

– Это же ваша мудрость, Феодот.

– Это мудрость свободных, господин. Я же раб.

– Я не держу тебя.

– Куда я пойду? Рядом с вами спокойнее.

– В завещании я освобожу тебя, получишь кое-что на обзаведение.

– У нас в Беотии говорят: не кличь смерть, она сама тебя найдет. А вам следует пожить подольше. Я подожду со своей свободой… – Феодот сделал паузу, затем, заметно поколебавшись, спросил: – Господин, вот вы все пишете и пишете по ночам. Это помогает? Может, лучше женщину пригласить, она хотя бы согреет, ублажит. Полюбитесь, поболтаете, все легче на душе станет. А то вы все с собой да с собой… как-то не по-человечески.

– А как по-человечески? Помнишь, одно время я тебя домогался? Ты, молоденький, красавчик был. Это по-человечески?

– А и взяли бы меня в любовники, какой спрос! Правда, кое-кто говорит, что это грех. За такие штучки, мол, гореть вам и мне в Аиде.

– Ты тоже поверил в сказки распятого галилеянина?

– Нет, господин. С вами поведешься, во всем начнешь ведущее да необходимое усматривать, велениям мирового разума подчиняться, – он на мгновение задумался, потом вздохнул. – А вдруг и в самом деле в Аид попадешь? Страшно.

– Страшно губить себя пагубными страстями. Страшно отвращаться от своего ведущего. Страшна вера во всяких шарлатанов. Страшно работать спустя рукава.

Феодот покивал.

– Ну да, ну да…

С утра император решил не тревожить желудок, того гляди, объявят тревогу. На завтрак, по обычаю германцев, выпил прокисшего молока, закусил черствым хлебом. Феодот предупредил – все очень вкусно, сам пробовал. Император полакомился медком – в этом не мог себе отказать, любил сладкое. Съел немного – Феодот прямо из-под носа унес кувшин с медом. Марк Аврелий с вожделением глянул кувшину вслед.