А затем пришло письмо от Ведьмы, в котором та призывала Марию не падать духом, поскольку ее неприятности скоро закончатся. Мария толком не знала, как относиться к подобному пожеланию. А вдруг это предупреждение, что она скоро умрет? Или угроза? Навряд ли. Возможно, Анна поняла, что, учитывая ее шаткое положение, в один прекрасный день ей, вероятно, придется умолять Марию о милосердии.

Вдохновленная последними событиями, Мария чувствовала себя гораздо лучше и уже не сомневалась, что отец вскоре протянет ей оливковую ветвь. Но затем в ноябре до нее дошли новости о принятии Акта о супрематии, провозгласившего короля верховным главой Церкви Англии. Мария с ужасом поняла, что этот акт ознаменовал окончательный разрыв Церкви Англии с Римско-католической церковью. Теперь папа, или епископ Римский, как должны были называть его подданные Генриха VIII, не имел власти в Англии. Все эти нововведения терзали Марии душу, не давая спать по ночам.

Она понимала, что Англия оказалась изолирована от христианского мира. Одному Богу известно, как отреагируют на все это другие европейские монархи. Ведь большинство из них были искренне преданы папе и будут считать ее отца еретиком. И теперь ему, человеку, который, по его собственным словам, не желал иметь ничего общего с еретиками, оставалось надеяться лишь на дружбу германских князей-протестантов. Мария содрогалась при мысли, что отец подверг опасности не только свою бессмертную душу, но и души всех его подданных, включая и душу дочери.

Мария была рада, что отказалась принять присягу. Узнав об этом, его святейшество и император сразу поймут, что она истинная дочь законной и единственной Церкви! Вот если бы перевести часы назад и попасть во времена счастливого детства, когда все в мире Марии было хорошо! Господь воистину испытывает ее, как будет испытывать и многих других.

Рождество выдалось нерадостным. Мария так опасалась последствий Акта о супрематии, так страшилась будущего и так переживала из-за разлуки с любимыми людьми, что не получала удовольствия от празднований. С ней повторилась прошлогодняя история: упадническое настроение привело к тяжелой болезни. То, что начиналось как обычная простуда, быстро переросло в лихорадку с сухим кашлем, и вскоре в груди Марии скопилось столько мокроты, что стало трудно дышать. Придворные медики с обеспокоенным видом склонялись над постелью больной, а леди Шелтон стояла рядом, заламывая руки и уже не скрывая волнения. Все явно боялись смертельного исхода.

– Мы собираемся сообщить королю о вашей болезни, – сказала леди Шелтон, когда доктора удалились. – Он наверняка, как и в прошлый раз, пришлет своего личного врача.

– Вот если бы рядом со мной была моя матушка! Единственное, что мне нужно, чтобы пойти на поправку, – ее ласковое слово и веселая улыбка. – Мария вспомнила, как королева когда-то собственноручно ухаживала за ней и стерегла ее сон. – Ради всего святого, уговорите его милость разрешить моей матери приехать ко мне! Клянусь, мы не будем ничего замышлять против него, если он опасается именно этого.

– Хорошо, я попрошу короля, хотя за успех не ручаюсь, – с сомнением в голосе ответила леди Шелтон.

– Я буду молиться, чтобы он согласился! – выдохнула Мария, снова чувствуя стеснение в груди.

Но какой-либо реакции королевского двора Мария так и не дождалась. Миновал ее девятнадцатый день рождения, оставшийся незамеченным, февраль сменился мартом, Марии становилось все хуже, и она уже стала терять надежду, но затем, как ни странно, недуг отступил, и к апрелю она сумела вернуться ко двору Елизаветы, который за это время успел переехать в Элтем.