Я прикоснулась к ее животу и она вздрогнула, а потом расслабилась, смиряясь с тем, что сейчас мне оторвать руку не выйдет. Я тихо выдохнула и принялась нежно гладить, чтобы помочь хотя бы так. Заботой.
Шерсть дургуна оказалась невероятно шелковистой на ощупь. Удивительно, никогда бы не сказала, что они такие мягкие. Я уже гладила ее двумя руками, желая помочь всеми силами. Не знаю, что у нее болит, но пусть бы прошло. Даже, если потом мне придется убегать от нее так быстро, как только смогу. Ну, не умею я проходить мимо страдающих зверюшек, черт бы меня побрал. Так вот и Филимон мне встретился. Судьба, видимо, такая.
Мою руку что-то толкнуло, раз, потом еще один. Это что за чудеса такие расчудесные? Не поняла я и опустила взгляд на свои руки. Живот енотихи ходил ходуном. Да, быть такого не может. Неужели, она рожает? Черт, я же в этом ровным счетом ничего не смыслю. Как принимать роды у енотов? Я же даже у кошек их не принимала!
Дыши! Приказала я себе, не хватало еще самой запаниковать. Теперь ясно, чего она так жалобно скулит. Еще бы, роды это не сахар. На себе не проверяла, но уверена без всяких доказательств!
— Что же делать…
Но думать было некогда, потому что живот каменеет, а дургун начинает стонать громче. Уже? Это, что? Под хвост ей лезть? Мамочки!
Еще несколько глубоких вдохов и я набираюсь смелости, чтобы посмотреть еноту “туда”. Я не упаду в обморок! Я смелая! Я смогу! Настраиваю я себя и подставляю руки под теплый слизький мешочек, вываливающийся мне в руки.
Та-а-к! Мешок это не правильно. Рву, внутри мокрый щеночек, глаза закрыты, язык торчит. Он же должен кричать? Пищать? Гавкать? Что-то же он делать должен? Пихаю его мамке под нос, она начинает вылизывать. Писк. Ага, все по плану. Шикарно. едем дальше.
Новый спазм, новый стон и новый комочек. Разрываю, вручаю, писк и так еще три раза, пока не принимаю пятого, который не запищал. Он молчит, хотя она лижет изо всех сил. Нет, ну нет, пожалуйста, беленький, как и они все, хорошенький малыш молчит. Я буквально чувствую, как ей больно. Мне и самой больно. Беру малыша и начинаю делать все, что приходит в голову, открываю его ротик, пытаясь прочистить горло, делаю массаж сердца, если оно вообще там же, где и должно быть. Ничего не помогает, но я не сдаюсь, мне уже не просто больно, я чувствую, как по щекам текут слезы. Почему он не кричит? Четыре других сосут мамку, я больше не волнуюсь о безопасности, буквально вынимая у нее изо рта щенка и подсовывая обратно. Сейчас мы обе боремся за его жизнь одинаково отчаянно.
— Пожалуйста, живи! — умоляю я и знакомая искра от моих пальцев впитывается в маленькое тельце. И щенок начинает пищать. Я не понимаю, смеюсь я или продолжаю плакать. Но уже от счастья. Да! Господи, да! Спасибо! Закрываю руками лицо и тру его сильно, чтобы очнуться и наверняка убедиться, у нас получилось! Он жив.
Что-то подлазит под руку и я чухаю мягкую шерстку. Меня переполняют эмоции.
— Марианна, медленно отойди, — ровным голосом просит Филимон, а я оглядываюсь и застываю.
10. Глава 9. Зацепка. В деле, душе или на колготках?
Прямо рядом со мной стоят, нет, правильнее было бы сказать, изучают меня пять желтых енотов. Они так близко, что, боюсь, никакая отрыжка собачки Сони меня не спасет. На автомате продолжаю гладить мягкую шерстку, а потом понимаю, что дургун, у которого я приняла роды лежит в двух шагах от меня. Опускаю взгляд на свою руку… Этот тот самый серый енот. Видимо, горе-отец. Иначе его благосклонность к моим поглаживаниям объяснить сложно. Но руку я все равно забираю, так, на всякий случай. Мало ли, вдруг у них радость кратковременная. Желтые дургуны не сводят с меня взгляда, а я боюсь пошевелиться.