Я попросил ее развязать меня, извиняясь и заверяя, что урок усвоен. Она бросила на меня мрачный взгляд, допивая кофе. Он наверняка еще не остыл, настолько быстро меня стреножили и лишили возможности причинить какой-либо вред, заставив принять довольно унизительную позу. И тут я проникся горячей надеждой, что никому не придет в голову дурная мысль навестить ее. Особенно той горе мускулов с добрыми глазами.

– Прав был дедушка. Всегда держи при себе швейцарский нож и моток веревки. А теперь меня ждут мои коровы.

После чего она ушла, оставив меня лежать посреди кухни. Так тебе и надо, дурак несчастный! Тем более что теперь я был в курсе, сколько длится полный цикл дойки. По меньшей мере два часа. Напрасно я дергался, она умела затягивать узлы очень крепко. Я даже не мог повернуться на бок.

Тогда я решил, что подожду и подумаю о своей жизни и о том, что должен в ней изменить, чтобы стать похожим на того «добра молодца» и производить на других столь же благоприятное впечатление. Что до мускулов, тут у меня все в порядке, а вот над мягкостью придется поработать.

Наверно, я на какой-то момент отключился, потому что, открыв глаза, обнаружил, что из уголка рта стекает нитка слюны. А главное, прямо передо мной стояла маленькая девочка и смотрела на меня, не говоря ни слова.

– Здравствуй, как тебя зовут? – рискнул заговорить я, видя в ней возможное освобождение от пут.

Никакого ответа. Она продолжала разглядывать меня, как будто решила заучить наизусть. Я поступил так же. Около четырех лет, в простых джинсах, светло-розовой майке и вязаной кофте. Круглое личико и пухлые щеки, усыпанные пятнышками веснушек. Большие зеленые глаза, маленький вздернутый носик. И два чудесных хвостика над ушами.

«Наверное, боги сошли с ума»[9]. Вот фильм, который мне вспомнился. Я был бутылкой кока-колы, упавшей в пустыне Калахари, чем-то необычным, что разглядывают с недоверчивостью и вниманием.

– Посмотри, малышка, в ящике наверняка есть ножницы, не можешь ли ты развязать меня, пожалуйста?

Опять никакого ответа. Она обошла мою несчастную трогательную тушу и присела на корточки, чтобы рассмотреть поближе. От нее пахло клубникой.

– Ты правда не хочешь меня развязать?

И тут она убежала. Я расслышал, как вдали хлопнула дверь коровника, потом звук ее шагов по гравию, когда она вернулась, тоже бегом, улыбаясь во весь рот.

– Я не должна тебя развязывать, но могу разговаривать с тобой, сколько хочу.

Потрясающе!

Ну что ж, давай поговорим!

– Как тебя зовут?

– Сюзи. А тебя?

– Оливье. А ты кто?

– Ну, Сюзи. А ты?

– Ну, Оливье. Но… я хочу сказать… кто твоя мама?

– Ну, мама.

Далеко продвинулись!..

– Оливье как дерево олива?

– Да, как дерево. Ты знаешь названия деревьев?

– Всех, которые в лесу. Мы часто гуляем по лесу, поэтому я их все знаю. Граб, бук, дуб, каштан, береза…

– А оливы в лесу есть?

– Нет, но это любимое мамино дерево. И потом, я люблю оливки в пицце, и она мне объяснила, откуда они берутся.

– Ты живешь здесь?

– Да.

– А твоя мама – это та дама, которая сейчас доит коров?

– Ну да, – произнесла она как нечто настолько самоочевидное, что вопрос показался совершенно нелепым.

Мог бы и сам понять. Но она ни слова не сказала о дочери.

– Это мама тебя связала?

– Да.

– А почему она тебя связала?

– Потому что я ее напугал.

– Ты что-нибудь продаешь?

– Хм… нет.

– Тогда зачем ты пришел?

Вопрос, который я задаю себе уже некоторое время.

А потом из-под какой-то кухонной мебели выползло это чудовище. Огромный мохнатый паук. Ненавижу пауков. Мало кто это знает. Все-таки немного стыдно при моих метре девяноста пяти сантиметрах бояться пауков. Змеи, мыши, кошки – на них мне плевать, но вот пауков… не могу. Насекомое наверняка это почувствовало, потому что двинулось прямо ко мне. И не шевельнуться. Я дунул на него, но в позиции «на животе» возможности моих легких были сильно ограничены. Я дул и дул, в полной панике.