Пилота наконец вытащили из гондолы, он бледен до синевы, левый глаз у него выпучен, сломана челюсть. Его положили на траву, встали кружком.
– Может, можно… – говорит полковник.
– Может, можно… – повторяет лейтенант.
Унтер-офицер расстегивает ворот на комбинезоне раненого, вреда это не принесет, а всем становится легче.
– «Скорая помощь»! Где она? – спрашивает полковник. По долгу службы он пытается принять решение.
– Уже едет, – отвечают ему, хотя никто ничего не знает.
Ответ успокаивает полковника.
– Кстати, вот еще что! – восклицает полковник и скорым шагом уходит, сам не зная куда и зачем.
Суета не нравится Бернису. Толпа, собравшаяся вокруг умирающего, коробит его.
– Идите, ребятки, идите… Расходитесь потихоньку…
Люди по двое, по трое расходятся, исчезают в тумане, что ползет со стороны огородов и яблоневых садов, над которыми падал самолет.
Пилот-стажер Пишон сделал для себя открытие: смерть – событие будничное. Встреча со смертью возвысила его в собственных глазах. Он вспоминает свой первый вылет с Бернисом, разочарование от того, что земля такая плоская, что все так спокойно, он не разглядел за спокойствием близости смерти. Но она там была, обыденная, заурядная, ее заслоняла улыбка Берниса, равнодушие механика, ослепительное солнце, синее небо. Пишон берет Берниса за руку.
– Я хочу вам сказать… Завтра я непременно полечу. Не побоюсь.
Берниса не восхищает его бесстрашие.
– Полетите, ясное дело. Будете тренировать спирали.
До Пишона доходит еще кое-что.
– Только кажется, что они не переживают, им просто не до разговоров.
– Обычная авария, – отзывается Бернис.
Высота кружит Бернису голову.
Одноместный самолет-истребитель громко рокочет. Земля внизу некрасивая – ископанная, изношенная, заплата на заплате, будто всю ее поделили.
Четыре тысячи триста метров, Бернис один. Он смотрит на разноцветную мозаику внизу, будто на карту Европы в атласе. Желтые участки – пшеница, лиловые – клевер, людям они нужны одинаково, они сеют то и другое, но на взгляд участки враждуют, противостоят друг другу. Десять веков борьбы, ревности, соперничества выверили в конце концов границы, теперь людское достояние разместилось прочно.