– Мы взяли ее к себе, когда она была маленькой девочкой.

– Насколько маленькой?

– Ей было десять лет, когда она стала у нас жить.

Это было двадцать четыре года назад. Моя семья жила тогда в районе, называемом Хеллз Китчен, Адская Кухня, и тогда там действительно было кое-что адское – секс-шопы и дешевые гостиницы, где можно было снять номер на пару часов (их еще называют «отели с горячими простынями»), а еще потасканные проститутки, предлагавшие себя на углу Сорок Шестой стрит и Восьмой авеню. Теперь там сплошные театры и рестораны, чартерные автобусы выгружают хорошо обеспеченных почтенных пожилых граждан из Коннектикута и Нью-Джерси. Когда-то там был жилой район, пусть и со скверной репутацией. Теперь же это сплошные аттракционы и соблазны большого города.

– У нас? – переспросил детектив О’Брайен, по-прежнему с намеком на то, что он пытается выудить что-то непристойное. Может, я приставал к этой девочке, совратил ее? И именно поэтому она так полюбила темноту? К счастью, я-то точно знал, что это не имеет ничего общего с реальным положением дел.

– Да, с моей женой и мною и нашей дочерью Ланой, которая была всего на год моложе Мэддокс, – ответил я ему. – Она прожила у нас почти год. Мы планировали, что она останется у нас на неопределенное время. Лана всегда хотела иметь сестренку. Но, как оказалось, мы не были готовы жить с такой девочкой.

– Какой такой?

Я решил не пользоваться словом, которое сразу же пришло мне в голову: опасной.

– Трудной, – ответил я. – Очень трудной.

Вот я и отправил ее обратно к ее матери-одиночке и ее буйному старшему братцу и с тех пор едва ли про нее вспоминал. И вот теперь эта негодяйка, эта паршивая овца вернулась ко мне, и весьма эффектно, просто захватывающе эффектно.

– Прежде всего, как это получилось, что она стала жить с вами? – спросил О’Брайен.

– Ее мать была старым другом нашей семьи, – ответил я. – И ее отец тоже, но он умер, когда Мэддокс было два годика. И тут еще ее мать потеряла работу. А у нас было все в порядке, у моей жены и у меня, вот мы и предложили забрать Мэддокс в Нью-Йорк, платить за частную школу для нее – наша дочь тоже там училась. Мы рассчитывали обеспечить ей приличную жизнь.

Выражение лица О’Брайена сказало все остальное: Но вместо этого…

Но вместо этого Мэддокс закончила жизнь в морге.

– Вы знали, что она в Нью-Йорке?

Я отрицательно покачал головой:

– Ее мать снова вышла замуж и уехала в Калифорнию. После этого мы не общались. В последний раз, когда я что-то слышал про Мэддокс, она жила где-то на Среднем Западе. После этого мы не имели представления, где она живет и чем занимается. Кстати, чем она занималась?

– Работала кассиршей в кафе на Ган-Хилл-роуд, – сообщил мне О’Брайен.

– Мэддокс была умненькая девочка, – сказал я. – И могла… любую работу выполнять.

Глаза детектива сообщили мне, что он уже и раньше слышал подобные истории; умненький ребенок, у которого были большие шансы неплохо устроиться в жизни, но он их упустил.

Я же не мог не задать ему следующий вопрос:

– Отчего она умерла? По телефону вы сказали мне просто, что ее тело нашли в квартире…

– Судя по ее состоянию, от недоедания, – ответил О’Брайен. – Никаких следов наркотиков, никакого насилия.

Он задал мне еще несколько вопросов, хотел выяснить, не слышал ли я чего-нибудь о Мэддокс в последние несколько месяцев, не знаю ли о местонахождении других членов ее семьи – вопросы, которые сам он именовал «рутинными». Я отвечал, конечно, вполне правдиво, и он, кажется, нормально воспринял все мои ответы.