– Доброе утро, милый, – хрипловато пробормотала она; в молодости она стеснялась своего голоса, но с возрастом он стал ей даже нравиться. – Не самый вежливый способ будить человека.

– Ночь выдалась долгая, – отозвался Декстер.

Наутро, перед мессой, новый священник отвел Декстера в сторонку – поговорить о колоколе. Как на грех, в нем обнаружилась “невидимая трещинка”. Мало того, что звук уже не тот, что прежде, – рано или поздно колокол может развалиться, упасть с колокольни и, упаси Боже, придавить кого-нибудь из прихожан. Клир всегда полагал, что Декстер охотней других откликается на нужды церкви, ведь сам он живет припеваючи благодаря греховным занятиям. Он уже занимался алтарной плитой, на которой обнаружился скол, новыми одеяниями для мальчиков-хористов, а теперь – еще и колокол. По мнению Декстера, звук у него что надо. Собственно, сам он ничуть не возражал бы, если бы церковники звонили в него пореже.

– Удивительное дело, святой отец, – сказал он, когда они вышли из церкви Святой Маргариты, а если попросту – Святой Мэгги, и остановились неподалеку в пушистых кустах. – Церкви-то еще и двадцати пяти лет нет.

– Во время Депрессии мы никаких ремонтных работ не проводили, – вполголоса проронил священник.

– Не совсем так. Ваш предшественник, отец Бертоли, выпросил у меня денег на ризы и на потир, не говоря уж о гобеленах, что висят в апсиде – с изображением станций на крестном пути.

– Только вашей щедростью и держимся, – не поднимая глаз, нараспев произнес священник.

В безжалостном свете дня Декстер вгляделся в лицо собеседника: человек еще молодой, но под глазами мешки, румянец рдяной, не по сезону: небось, пьет по-черному. Среди церковников-итальяшек этот грех встречается реже, чем у ирландских пастырей, но не сказать, что таких вовсе нет, особенно среди тех, кто дал обет безбрачия. Декстер смолоду уразумел, что человеком движут страсти, на этом он и строил свое благополучие. Видя, как иерархи римско-католической церкви с маниакальным упорством требуют, чтобы священники отказались от удовлетворения главнейшего, заложенного природой инстинкта, он лишь укоризненно качал головой. Бертоли стал играть на бегах. Декстер дважды столкнулся с ним в Белмонте и раз в Саратоге – во время его “отступлений от веры”. Его перевели в город, где нет ипподрома, а на его место прислали другого пастыря, отчаянного пьяницу, и теперь он требует поставлять ему более качественные чернила: мол, при его скудном жалованье они ему не по карману. Кто бросит в него камень?

Декстер и не думал слушать проповедь. Религию он ни в грош не ставит и числится прихожанином церкви Святой Маргариты только для того, чтобы его не перетягивали в епископальную церковь, к которой принадлежит родня жены. Якшаться с этими пуританами?! Боже упаси. Хочешь не хочешь, а изволь битый час сидеть в церкви; уж лучше провести это время в запятнанном кровью, провонявшем ладаном католическом соборе. Зато во время мессы можно тщательно обдумать предстоящие дела. Сегодня, к примеру, он размышлял, как ему быть с Хью Маки, погрязшим в долгах торговцем, который пытается шантажировать Хилза. Хилз, если его не злить, – добродушнейший малый, но сейчас даже он начинает яриться.

Как положено, после службы прихожане какое-то время дружески беседовали возле церкви, потом Декстер загрузил свое семейство в “кадиллак”, и они двинулись на Саттон-плейс к своякам, а это не ближний путь. Не успели отъехать, как близнецы принялись фехтовать прутьями.

– Папа! – взвизгнула Табби. – Скажи им, пусть перестанут!