Румянец ее становится совсем ярким – два темно-красных пятна на побледневших щеках. И глаза у нее такие… В жизни не видел у Любы такого выражения в глазах.

- Так, значит… - и голос ее очень тихий, но он отчетливо слышит его почему-то. – Значит, так ты об этом думаешь, да? Что я пришла к тебе тогда за избавлением от… от лишних мягких тканей? А теперь… как только добрый доктор Самойлов помог пациентке Любе Соловьевой – вуаля! Можно пускаться во все тяжкие! Ничего же не мешает! – голос ее стремительно набирает силу, превращаясь из шепота в гневный звон. – Отлично! Я только и ждала от тебя разрешения! Может быть, ты и справку мне напишешь? Что я уже пригодна… к употреблению?! Или что – тебе требуется провести еще одно обследование? Так ты скажи, не стесняйся! Прямо здесь будешь проверять – как зарубцевалось?

- Люба… - он реально ошарашен ее словами, ее тоном. Совсем не это же имел в виду, и, правда, беспокоился. - Ты меня не так поняла. Я же…

- Нет, Самойлов, ты не ящер! Ты… ты… ты придурок! Идиот! Кретин!

Последние слова она уже кричит, не стесняясь. А потом хватает шубку и сумочку – и вот ее уже нет.

Теперь он узнает Любу Соловьеву – ведет себя так, как и положено. Да что он такого сказал?! Все перевернула с ног на голову. Вот и старайся, беспокойся о людях!

Он допивает остывший кофе, блинчики на тарелке тоже выглядят холодными и невкусными. Ник поворачивает голову к стеклянной стене кофейни. Чтобы увидеть, как Люба падает. Поскальзывается прямо напротив того места, где он сидит, где еще недавно сидели они вдвоем. Падает навзничь, взмахнув руками, о ледяной асфальт ударяется сумочка, рассыпая вокруг содержимое. Он вскакивает с места. Люба тоже поднимается – только медленно и на четвереньки. Так же, стоя на четвереньках, начинает собирать рассыпавшееся – насколько ему видно, в основном, это содержимое косметички. Движения у нее торопливые и неловкие, а на повернутой к кафе щеке видна блестящая дорожка. Люба плачет?!

Она все-таки встает на ноги и уходит – быстро и все же чуть прихрамывая. На границе света от окна кофейни остается лежать ярко-розовый цилиндрик. Губная помада. Какое-то время он смотрит на этот розовый цилиндр. А потом просто срывается с места.

У дверей его решительно перехватывают. Ник оборачивается: тщедушный парнишка-официант держит его за локоть – вид испуганный, но храбрится.

- Молодой человек, а расплатиться?!

Ник чертыхнулся.

- Сколько с меня?!

В ответ на названную сумму сунул купюру в протянутую руку.

- Сдачи не надо!

На улице его ждал лишь розовый цилиндр помады. Любы не было видно.

Поначалу. Потом он заметил ее голосующий силуэт у края проезжей части, дальше по улице. Рванул бегом, думая только об одном: как бы самому не грохнуться на этом гололеде, как Люба только что.

- Отпусти меня!

- Не отпущу. Люба, что с ногой? Больно? Где?

- Не твое дело! Отпусти, я кому сказала! – у нее получается не так грозно, как ей хотелось бы, потому что говорить приходится ему в пуховик – Ник прижимает ее к себе, и у нее хватает здравого смысла не пытаться вырваться силой.

- Нет. Нам надо поговорить.

- Уже поговорили!

- Ты меня неправильно поняла. Я не хотел тебя обидеть.

- И, тем не менее – у тебя прекрасно получилось!

- Любаша…

Его прерывает звук автомобильного клаксона. Ник оборачивается. У обочины стоит такси, стекло на пассажирской двери опущено.

- Молодые люди, едем?

- Едем! – кивает решительно он.

В такси Люба демонстративно отвернулась к окну. На названный адрес не соизволила прореагировать. А он достал из кармана телефон.