Выхватываю ее сияющее злорадной улыбкой лицо – она выглядывает из-за спины полицейского, стараясь не упустить подробности. Не выдержав, спрашиваю у нее дрожащим от слез голосом:

- За что, Надежда Степановна? Все ведь не так было!

- А еще сказала всем, что его ей подкинули, чтобы никто на нее собак не спустил, что кинула его. Свидетели есть! – закивала она, игнорируя меня.

- Зачем вы это все говорите??

- А нечего было, деточка, со мной связываться. А то ишь ты, хахаля своего натравила! На вот теперь, хлебай полной ложкой. Я-то добрая такая, приютила девочку, а она вон как с дитём-то поступает! Еще возьмет и в урну выбросит его, раз за дверь выставить сердца хватило! – продолжает нагнетать она. И, судя по суровым лицам полицейских, ее слова достигают цели.

К глазам подкатывают злые слезы. Но главное, что за всей этой перепалкой со старой грымзой я попросту упускаю из виду, что происходит. Работница органов опеки практически неслышно подкрадывается ближе, хватает Ромку за туловище и тянет на себя.

- Вы что делаете!! – кричу я, пытаясь удержать его, но один полицейский бросается с силой разгибать мои пальцы, а другой уже заламывает вторую руку за спину.

Соцработник вцепляется в него с такой силой и так яростно пытается выдрать ребенка у меня, несмотря на его оглушительный плач, что я сама разжимаю пальцы – боюсь, что она попросту раздавит Ромку или сломает ему что-нибудь.

Не знаю, откуда у меня берутся силы, но я вырываюсь из цепкой хватки и пихаю в комнату одного полицейского, а второго со всего размаху бью ногой под колено. Перед глазами вспыхивает от боли, но я успеваю выхватить у растерявшейся соцработницы закатывающегося от рёва Рому в руки и бросаюсь к выходу.

- Пустите! – хриплю я не своим голосом, когда путь мне преграждает Надежда Степановна.

Старушка испуганно вжимается в стену и я со всех ног бегу к двери.

Напрасная надежда.

Пока я вожусь с допотопным заедающим замком, полицейские приходят в себя. И больше не церемонятся – отбирают Ромку и без жалости выкручивают руки, тут же защелкивая их сзади в наручники.

- Пойдешь у меня, дура, по статье, как миленькая! За нападение на полицейского при исполнении! – рычит мужик, обдавая меня несвежим дыханием.

- Пустите! Пустите пожалуйста! Дайте хотя бы успокоить малыша! – умоляю я, но полицейский грубо толкает в спину, а Надежда Степановна любезно отпирает проклятый заедающий замок и распахивает дверь. По лицу текут слезы, колено и руки болят, но это неважно. В груди на мелкие кусочки разрывается сердце от истошных рыданий Ромки, который тянет ко мне ручки. И я плачу вместе с ним, потому что ничего, ничего, ничего не могу сделать...

17. Глава 17

Богдан

Богдан Вербицкий был зол. Вчера его терпение испытывал брат, а сегодня… сегодняшний день вообще не шел в сравнение ни с чем. Заявиться к нему в квартиру без предупреждения, да еще не просто заявиться, но и Нику с ребенком выставить – это уже ни в какие ворота. Давно стоило порвать эти недоотношения и найти кого-то попроще. Хватит с него этих драматичных натур, которые из любого слова способны сделать трагедию.

С Ликой договоренность всегда была простая: они встречаются, когда удобно Богдану, а утром расходятся по своим делам. Случалось, вдвоем они выходили в свет или появлялись на разных мероприятиях. Она устраивала его и как спутница, и как любовница. Хороша собой, достаточно умна, и Вербицкий был даже не против на ней жениться… Но потом выяснилось, что детей Лика Астафьева не хочет.

Вербицкий обозначил свою позицию ясно: семья только если будут дети. На них Лика оказалась не согласна. Но и уходить тоже не хотела. Впрочем, это не мешало ей практически постоянно закатывать скандалы по поводу свадьбы. Да, с ней было удобно, потому что искать девушку попросту не было времени, но в какой-то момент вся эта ситуация стала чересчур напрягать.