Шордаг побелел, он немо шевельнул губами, но я не дала ему шанса продолжить.

– Вы помните, как вы меня встретили? Как унижали, как смешивали с грязью? Как тыкали в отсутствие приданого? Вы поставили себя выше меня и дали понять, что жизнь с вами будет в десятки раз хуже. Этой ночью я собиралась бежать через горы, но мне повезло: через горы меня переправят. Но в эту страну я уже не вернусь.

– Фредерика, – потерянно проговорил Шордаг, – Фике...

Он сдулся. Сдулся и вытащил из кармана молочно-белый амулет. Амулет, заставивший всех поверить моим словам: ложь может окрашивать камень в разные цвета, но правда всегда молочно-белая, чистая.

А я, глядя на этот камень, вдруг поняла, что скандалы не приносят мне удовольствия.

– Давайте забудем все плохое, – я нашла в себе силы улыбнуться, – и будем жить дальше как счастливые, не знакомые друг с другом люди.

– Нужно уметь прощать, – проронила старшая леди Дьерран.

– А я прощаю, – отозвалась я, – просто... Просто делаю выводы. Только дураки обжигаются о кипящий котел больше трех раз.

– Это правда? – Шордаг смотрел на Кики. – Это правда?

Мужчина выглядел потерянным. Неужели его так подкосила правда?

– Нет, – надменно бросила Кики, – зачем бы мне это?

Камень в руках Шордага заалел, и сестра, скривив ровно подкрашенные губки, бросила:

– Да, да, правда.

Старшая леди Дьерран потрясенно выдохнула:

– Зачем?!

Кики пожала плечами:

– Это забавно.

Камень стал молочно-белым. Это и правда было забавным. Для Кристин. Не для меня и не для Шордага.

– Я провожу вас в дилижанс. – Нон Рифас крепко взял меня под локоть. – Вы дрожите.

– Фредерика, – Шордаг протянул было ко мне руки, но наткнулся на щит, – Фредерика, я бы… Я бы не стал запирать тебя на фабрике. Я… Я полюбил тебя. Просто злился. Ты была непробиваема, Фике.

– Ты хотел сломать меня, а после, сломанную, пожалеть? – с интересом спросила я. – Не получилось.

– Фредерика, – он протянул ко мне амулет правды, – я действительно полюбил тебя.

Амулет был молочно-белым, и я… Наверное, это было жестоко, но если вспомнить все то, что он сказал и сделал, то это все же справедливо:

– А я вас презираю, господин Шордаг.

Камень остался молочно-белым, а я, подчиняясь напору нона Рифаса, вернулась в дилижанс.

Едва лишь я рухнула на сиденье, нонна Шавье тут же сунула мне в руки пузырек с зельем. Откупорив его, я без всяких сомнений выпила и улыбнулась, опознав травянисто-мятный вкус успокоительного.

– Легче стало? – со вздохом поинтересовалась нонна.

– Может, потом станет? – спросила я неуверенно и сама же ответила: – Обязательно станет. Я в любом случае закрыла все двери. Это плюс, правда же?

Ответом мне было красноречивое молчание. Ни нонна Шавье, ни иные нонны высказаться не поспешили. Только нон Рифас засопел, желая вступить в диалог, но в этот момент в дверцу нашего дилижанса постучали.

– Риф, леди Фредерика с вами поедет? Пора трогаться, иначе не успеем к своей портальной очереди.

– С нами, – громко ответил нон Рифас, – принеси корзину со сластями и фляги с чаем, мы времени много потратили – скорее всего, остановки до самой ночи не будет.

Рифас оказался прав: дилижанс тошнился по ухабистой дороге до самой ночи. Нонна Шавье подставила мне свое жестковатое плечо, и полдороги я продремала. А половину проболтала с другими ноннами и Рифасом.

– Вам не становится плохо? – спросила зеленоватая нонна, которая страдальчески морщилась и охала при каждом рывке дилижанса.

– Дорога до фабрики еще гаже, – честно отозвалась я. – А с магическим истощением тряску терпеть и вовсе невыносимо. Так что можно сказать, что я привыкла.