Я вяло улыбаюсь на его слова, одёрнув футболку и смахнув невидимые пылинки с джинсов.

— Я-то есть, но, правда, вспомнили обо мне почти через пятнадцать лет.

— Кирилл, ты же у меня большой и умный мальчик, — хмурится папа, но я перебиваю его.

Знаю, о чём сейчас пойдёт речь: «Бла-бла-бла, какая-никакая, но она мать». Он вдалбливает мне это на подкорки с детства. В чём-то он, может, и прав...

— Пап, ты так спокойно и сочувствующе говоришь о женщине, которая бросила тебя, а сама тут же выскочила замуж за твоего лучшего друга. А теперь даже помогаешь ей, — веду бровями и смотрю на отца, как и он на меня. Проницательно, в упор.

Он вздыхает. Косится на Карину, топчущуюся у плиты, а потом снова возвращает всё внимание мне.

— Я помогаю не своей бывшей жене, а матери своего единственного сына. А то, что Алла всегда хотела жить богато… Не все будут ждать лет десять. Это сейчас у меня две свои клиники, а у Никольского всё это было сразу. Кир, к чему прошлое ворошить? Жизнь всех расставила по местам. У неё произошли проблемы с бизнесом после смерти мужа. Она просто попросила помощи, — серьёзно отчеканивает отец.

Я отстранённо киваю и ещё небрежнее разваливаюсь в кресле.

Ох, уж эта жизнь... Когда-то моя мать сбежала из этого города, чтобы жить припеваючи. Бросила моего отца, а теперь он даже помогает ей финансово. Но маму мне искренне жаль. Она больше не та уверенная и роковая женщина, под взглядом которой трескались льды.

Боль и потери слишком сильно пошатнули её мир.

Отец опять наливает себе стопку, а мне — сок.

— Помянем. Всё же пацана очень жаль.

Я молча одним глотком опустошаю рюмку сока. И меня даже не грызёт совесть за то, что я не испытываю тоски или скорби, что мой младший брат погиб.

Я Андрея вообще плохо помню. И знал я его тоже плохо. Мы не ладили с ним с детства. А чем старше я становился, тем сильнее чувствовал себя лишним в доме Никольских. И как-то всё чаще стал зависать у родного отца. В итоге туда и переехал лет в десять, а с Кариной, новой женой моего папы, нашёл общий язык даже лучше, чем с собственной матерью.

Потом Никольские переехали в другой город, и связь с мамой сошла почти на нет. Мы виделись раз в году, если не реже, а с Андреем наши пути пересеклись в последний раз, когда ему было пятнадцать.

А потом я увидел его уже смотрящим на мир с надгробной плиты. У меня был брат, но я его и не знал.

— Мальчики, налетаем на блины, пока горячие, — щебечущий голос Карины нарушает поток моих каких-то неприятно душащих воспоминаний.

Махнув головой, стряхиваю с себя всю эту тягомотину. Хватит! Я дома и в семье. Это главное, а вид аппетитных и румяных блинчиков не оставляет нам с отцом выбора. Все лишние разговоры отметаются в сторону, пока мы поглощаем кулинарные труды Карины.

Правда, перед этим я получаю от неё смачный подзатыльник за невымытые руки. Широко улыбаюсь ей в ответ и виновато тащусь в ванную с таким же лицом. Всё как в детстве.

Отвлекает меня от ужина лишь звук пришедшей на мой мобильный эсэмэски. Любопытство быстро перебивает аппетит. Прямо так — липкими пальцами — придвигаю к себе телефон, лежащий поодаль на столе, и снимаю блок с экрана.

Да, он теперь грязный, но по фиг. Протру позже тряпочкой. Взглядом хватаюсь за пришедшее уведомление и… Чёрт! Приходится с досадой цокнуть языком. Это всего лишь очередной флуд из чата моих одногруппников. Лера всё ещё молчит, а меня всё больше дёргает.

— Ждёшь от кого-то важное сообщение? — поддевает меня папа и запихивает в рот ещё один блинчик.

— Жду, — бросаю недовольный ответ экрану телефона.