Всё это было действительно в высшей степени странно, но Седрик был уверен, что мама скоро разъяснит ему, что означают все эти неожиданные треволнения, и поэтому он позволил Мэри поливать себя слезами, не задавая лишних вопросов. Одевшись, Седрик сбежал вниз и влетел в гостиную. В кресле сидел высокий худой пожилой джентльмен с вытянутым лицом и проницательным, режущим взглядом. Мать стояла рядом с ним с бледным лицом, и Седрик вдруг увидел, что в её глазах наворачиваются слезы.

– О! Седди! – внезапно воскликнула она, подбежала к своему мальчугану, схватила его на руки и поцеловала испуганно и встревожено, – О! Седди, дорогой!

За всю последующую неделю не было более изумленного маленького мальчика, чем Седрик; и не было недели более странной и фантастической. Во-первых, история, которую рассказала ему мама, была очень любопытной и завораживающей. Ему пришлось прослушать её два или три раза, прежде чем он смог что-то понять. Он не мог даже представить себе, что подумает и скажет об этом мистер Хоббс. И вот что это была за история.

Всё началось, как и полагается начаться любой истории – с яйца – с графов: его дедушка, которого он никогда не видел, как оказалось, был графом; и его кузен, если бы он не погиб, упав с лошади на мусорную урну, со временем тоже стал бы графом; а после его смерти другой его дядя стал бы графом, если бы внезапно не окочурился, в Риме, от скоротечной крысьей лихорадки. После этого его собственный папа, если бы был жив, тоже стал бы графом на свою голову, но, поскольку все они нарезали кони и в живых остался только Седрик, оказалось, что он теперь он в единственном числе станет графом после смерти незабвенного дедушки, и будет графом, пока тоже в конце концов не окочурится или не свалится с лошади. А пока что он был просто лордом Фаунтлероем.

Когда ему впервые сказали об этом, он стал бледен как полотно.

– О! Дорогуша! – сказал он в глубоком волнении, – Честно говоря, я бы предпочёл не быть графом! Ни один из мальчиков в округе не является графом! Разве я не могу быть одним из них?

Но это оказалось неизбежным. И когда в тот вечер они сидели вдвоем у открытого окна, выходящего на их убогую улицу, он и его мать долго говорили об этом. Седрик сидел на скамеечке для ног, обхватив одно колено в своей излюбленной позе, и лицо у него было растерянное, слегка покрасневшее от напряжения и дум. Дедушка послал за ним, чтобы он оставил свой дом и приехал к нему в Англию, и мама решила, что он должен отправится туда.

– Это надо сделать, – сказала она, печально глядя в окно, – потому что, я знаю, что твой папа хотел бы, чтобы это было так, Седди. Он очень любил свой дом, и к тому же есть много вещей, как говорил друг Горацио, которые маленький мальчик никогда не сможет понять до конца. Я была бы слишком эгоистичной маленькой матерью, если бы не послала тебя. Когда ты станешь мужчиной, ты поймешь всё.

Седди скорбно покачал головой.

– Мне будет очень жаль расставаться с мистером Хоббсом, – сказал он. – Я боюсь, что он будет скучать по мне, а я буду скучать по нему. И я буду скучать по всем вам!

Когда на следующий день приехал Мистер Хэвишем – семейный адвокат графа Доринкорта, посланный им за лордом Фаунтлероем в Англию, – Седрик услышал много нового. Но почему-то его не утешало известие о том, что скоро он станет очень богатым человеком, и когда вырастет, у него будут замки здесь и замки там, и большие парки, и глубокие шахты, и большие поместья, и разные землевладения. Он беспокоился о своем друге, Мистере Хоббсе, и вскоре после завтрака отправился к нему в магазин, пребывая в сильном душевном волнении.