– Но это были не Рэтлиффы, Ида. Те дети, которые недавно приходили.

– Попомните мое слово, – смиренно вздохнула Ида Рью, продолжая мыть посуду, – маменька ваша одежки ваши и игрушки направо-налево им раздает, кто ни попросит, всем дает. А потом они и просить не будут. Зайдут и возьмут все, что хочется.

– Ида, это были Одумы. Дети, которые тогда во двор зашли.

– Всё одно. Можно подумать, эти плохое от хорошего отличат. А ну как если б ты росла у Одумов, – Ида помолчала, развернула кухонное полотенце и заново его сложила, – и твои бы мать с отцом в жизни пальцем о палец не ударили и с детства бы тебе, знай, говорили: грабь, воруй, невзлюби ближнего своего, так, мол, оно и надо? Хмммм? Понимала б ты чего в жизни, кроме грабежей и разбоев? Не понимала бы. Ты бы думала, что это самое милое дело.

– Но.

– Оно и среди цветных плохие люди попадаются, ничего не скажу. Но есть цветные, которые плохие, а есть, которые плохие, и белые. Но вот что я тебе скажу, некогда мне тут про всяких Одумов рассусоливать, равно как и про тех, кто только и думает, где его обделили и как бы ему у соседа чего украсть. Нет, сэр. Коли я чего не заработала, – Ида торжественно воздела к потолку мокрую руку, – и коли чего не имею, так того мне и не надо. Нет, мэм. Совсем не надо. Обойдусь.

– Ида, мне дела нет до Одумов.

– И не должно тебе до них быть никакого дела.

– Мне и нет, ни капельки.

– Вот и славно.

– Я про Рэтлиффов хочу узнать. Что ты…

– А про них я тебе вот что скажу: когда внучка моей сестры ходила в первый класс, они в нее кирпичами швырялись, – сухо сказала Ида. – А? Каково? И ведь взрослые парни. Кирпичами швырялись да вслед бедной девочке улюлюкали, мол, ниггерша да убирайся в свои джунгли.

От ужаса Гарриет и слова вымолвить не смогла. Не в силах поднять глаза на Иду, она все теребила ремешок сандалии. А услышав слово “ниггерша” – да еще из уст Иды – она густо покраснела.

– Кирпичами! – покачала головой Ида. – Это когда к школе новое крыло пристраивали. И уж, наверное, обгордились собой от этого, да только где это сказано, что в детей-то дозволено кирпичами бросаться? Покажи-ка мне, где это в Библии сказано – брось кирпичом в ближнего своего? А? Хоть весь день ищи-обыщись, не сыщешь, потому как ничего там про это не написано.

Гарриет почувствовала себя не в своей тарелке и зевнула, пытаясь скрыть смущение и неловкость. Они с Хили – как, впрочем, и почти все белые дети в округе – учились в Александрийской академии. Даже Одумы, Рэтлиффы и Скёрли готовы были морить себя голодом, только б не отдавать детей в государственную школу. И уж, конечно, семья Гарриет (как и семья Хили) ни за что бы не потерпела, если б кто-то стал кидаться в детей кирпичами – неважно, в белых или черных (или “серо-буро-малиновых”, как любила выражаться Эди, едва речь заходила о расовых различиях). И все-таки – и все-таки вместе с Гарриет в школе учились только белые.

– А еще проповедниками себя называют. А сами засели там и плевали в этого бедного ребенка, и уж как только ее не обзывали – и черномазой, и папуаской. Но невозможно, невозможно человеку взрослому обижать младенца, – мрачно сказала Ида Рью. – Ибо так сказано в Библии. “А кто воспрепятствует малым сим…”

– Их арестовали?

Ида Рью фыркнула.

– Арестовали или нет?

– Иногда полиция преступников больше жалеет, чем тех, кто от них пострадал.

Гарриет задумалась. Насколько она знала, Рэтлиффам за стрельбу на реке ничего не было. Похоже, они могут делать все что им вздумается и оставаться при этом безнаказанными.