– И последнее! – сказала Либби. – “Перемещение, переход в другое место”. Пятая “о”, оканчивается на “-ция”.

Туп-туп-туп, отсчитала она квадратики карандашом.

– Депортация?

– Да. Ах, нет… погоди. “О” не в том месте.

Они наморщили лбы.

– Ага! – воскликнула Либби. – “Дислокация!”

Синим карандашом она аккуратно вписала слово в квадратики.

– Готово, – довольно сказала она, снимая очки. – Спасибо, Гарриет.

– Пожалуйста, – сухо отозвалась Гарриет, слегка досадуя на то, что это Либби, а не она отгадала последнее слово.

– Не знаю, и чего уж я столько сил трачу на эти глупые кроссворды, но, по-моему, для мозга это хорошее упражнение. Правда, обычно я от силы две трети угадываю.

– Либби…

– Мне кажется, я знаю, что у тебя на уме. Пойдем-ка, проверим, готов ли у Одеан пирог.

– Либби, почему мне никто ничего не рассказывает про то, как умер Робин?

Либби отложила газету.

– Что-нибудь странное случалось перед тем, как он умер?

– Странное, милая? Что значит – странное?

– Ну, что угодно. – Гарриет никак не могла подобрать верное слово. – Хоть какая-нибудь зацепка.

– Не знаю я ни про какие зацепки, – сказала Либби, помолчав – на удивление спокойно, – но раз уж мы заговорили о странностях, то самая странная вещь в моей жизни приключилась со мной как раз за три дня до смерти Робина. Знаешь историю о том, как я у себя в спальне нашла мужскую шляпу?

– А-а… – разочарованно протянула Гарриет.

Историю про шляпу у Либби на кровати Гарриет знала наизусть.

– Все думали, что я с ума сошла. Черная мужская шляпа! Восьмого размера! Стетсоновская! И как новенькая, без пятен от пота внутри на подкладке. Раз – и она висит у меня на спинке кровати – прямо посреди бела дня!

– Ну, то есть ты не видела, кто ее туда повесил.

Гарриет заскучала. Историю про шляпу она слышала раз сто. Одной Либби казалось, что тут есть какая-то великая тайна.

– Моя дорогая, это было в среду, в два часа дня.

– Да просто кто-то вошел и положил ее туда.

– Никто не входил, никто и не мог войти. Мы бы точно услышали. Мы с Одеан все время были дома: папочка умер, и я как раз недавно переехала, а всего за две минуты до этого Одеан заходила в спальню, убирала в шкаф чистое белье.

– Так, может, Одеан шляпу и повесила.

– Не вешала Одеан туда эту шляпу! Хочешь, сама у нее спроси.

– Ну, значит, кто-то все-таки пробрался в дом, – нетерпеливо сказала Гарриет, – просто вы с Одеан ничего не заметили.

Обычно из Одеан было слова не вытянуть, но Таинственную Историю про Черную Шляпу она не меньше Либби обожала пересказывать и повторяла то же самое, что и Либби (хотя в совершенно другой манере – Одеан любила говорить загадками, то и дело покачивая головой и надолго умолкая).

– Знаешь что, милая, – Либби даже распрямилась в креслице, – Одеан ходила туда-сюда по всему дому и раскладывала чистое белье, я была в коридоре, говорила по телефону с твоей бабушкой, а дверь в спальню была открыта, и мне все было видно. Нет, окна я не видела, – перебила она Гарриет, – но окна были закрыты, и все ставни – заперты. Никто не мог пробраться в спальню, или я, или Одеан обязательно бы что-нибудь заметили.

– Кто-то тебя разыграл, – сказала Гарриет.

К такому выводу пришли Эди с сестрами – Эди не раз уже доводила Либби до слез (да и Одеан всякий раз страшно надувалась), шутливо намекая на то, что на самом деле Либби с Одеан на кухне потягивали херес, который использовали для готовки.

– Ну и что это за розыгрыш такой? – Либби разволновалась. – Зачем вешать мне на кровать черную мужскую шляпу? И притом дорогую шляпу. Я отнесла ее в галантерею, и там мне сказали, что в Александрии такими шляпами никто не торгует, и вообще такую шляпу разве что в Мемфисе сыскать можно. И подумать только – нахожу я эту шляпу, а через три дня умирает малыш Робин.