– Как день, – отвечаю голосом без выражения, продолжая стоять перед ним на коленях.

– И вымой ноги, ты мне полы пачкаешь, – вновь брезгливость в голосе, а по моим щекам текут слёзы.

Хочется высказать ему всё. Всю обиду, накопившуюся за два года, все невысказанные обвинения. Бросить в лицо, швырнуть в него чем-нибудь потяжелее, но я остаюсь неподвижна, пока он не выходит. Пусть упивается своим превосходством, главное, что Ромка со мной, а маме окажут надлежащий уход. Не знаю, как он всё устроил, да и плевать. Ради этого можно засунуть свою гордость себе подальше.

Поднимаюсь, выключаю плиту, сливаю воду в раковину и иду в ванну мыть ноги. Они в самом деле ужасно грязные… Иду в спальню, ложусь на кровать рядом со сладко спящим сыном и не могу оторвать взгляда, пока он не просыпается.

Тут же поднимаю его на руки и выхожу в коридор. Сую ноги в шлёпки и вешаю на плечо свою сумку, намереваясь уйти по-английски, но он выходит в прихожую.

– Проснулся? – спрашивает очевидное, а я бурчу в ответ:

– Нет.

Едва заметно ухмыляется, я поудобнее перехватываю Ромку и выхожу. Куда я пойду? На мне судебное предписание. Мой сын, с лёгкой подачи Артёма, уже не мой. Я не имею права быть матерью по закону. Домой нельзя… к маме? Вариант. Пожалуй, единственный. Закроюсь и сделаю вид, что меня нет.

Нажимаю на кнопку вызова лифта и дверь распахивается.

– Забыл сказать, – говорит Тимур мне в спину, – это судебное постановление – полная херня.

– В смысле? – я ошарашено разворачиваюсь, а он строит недовольную мину.

– В прямом. Была бы чуть умнее, позвонила бы сразу и уточнила.

– Была бы чуть умнее, не связалась бы с тобой, – бурчу себе под нос и отворачиваюсь.

– Пожалуйста, – отвечает язвительно, но дверь не закрывает.

Лифт поднимается как будто из преисподней, мучительно медленно, но взгляда на себе я не чувствую. Слегка поворачиваю голову и вижу, как он таращится на Ромку. Чёрт, только этого не хватало! Перехватываю сына так, чтобы не было видно лица, но он решил, что надо поиграть в прятки и выныривает из-за меня, радостно гогоча.

– Заяц, замри, – ворчу ему на ухо, но мои слова эхом разносятся по лестничной клетке. Где этот чёртов лифт?!

Наконец-то двери начинают отъезжать в сторону, а я сую одну руку в сумку и нащупываю флешку. Показать или нет? Ибрагим его партнёр, Али правая рука Ибрагима, Артём инвестор, а встреча выглядела подозрительно и чёрт знает, что это значит.

Прохожу в лифт и кидаю её ему.

– И Пименов, – говорю в довесок, перед самым закрытием дверей.

Он ловко ловит флешку одной рукой и смотрит с недоумением. Спускаюсь, выхожу из подъезда и вижу Артёма, тут же начав пятиться назад.

– Ловко, – хмыкает презрительно и подходит ближе, прижимая меня к двери. Обратного пути нет и я вскидываю подбородок, отвечая дерзко:

– А ты на что рассчитывал? Что доведёшь мою мать до инфаркта, заберёшь у меня сына, а я приползу к тебе на коленях?

Артём морщится и спрашивает угрюмо:

– Любовь Михайловна в больнице? Как она?

– У тебя хватает совести спрашивать?! – вскрикиваю возмущённо, сын дёргается, а я продолжаю уже спокойно: – Жаль, что я с самого начала не разглядела, какой ты. Жаль, что я прожила с тобой два года. Жаль, что я когда-то написала и позвала к себе.

– А тебе плохо было, да? – кривится в ответ. – Страдала и мучалась каждый день. Каждый, сука, день, когда я пилил через весь город чтобы только погулять с сыном! Ах, ну да, прости! С твоим сыном!

– Ты привязался к нему, я это вижу…. – пытаюсь говорить спокойно, но это даётся всё труднее.

– Привязался?! – орёт на всю улицу, тараща на меня свои и без того большие голубые глаза. – Опомнись, Ди! Ни ты, ни твой ребёнок не нужны больше никому, кроме меня!