- Виктор Юрьевич, - отзываюсь машинально, гипнотизируя взглядом шикарную ткань. Стараюсь не трогать ее лишний раз, чтобы не помять и не испортить. В сознании всплывает образ мрачного, сурового мужчины. Его деньги, брошенные на стол. Снисходительные слова, холодный, надменный взгляд.

Передергиваю плечами. Чужая одежда, которая никогда не будет мне по карману, обжигает тело. Хочется сорвать ее вместе с кожей.

- Виктор Юрьевич, - повторяет мама, перекатывая его имя на языке. Я жалею, что выпалила это вслух. Только сейчас понимаю, что невольно ввела ее в заблуждение. - Как официально. Коллега, наверное? Прекрасно. Учителя – самые честные, сознательные и ответственные люди.

Чем больше она говорит, тем сильнее я закрываюсь. Не хочется ее разочаровывать, но и слушать о том, что я могла бы жить обычной жизнью большинства девушек, больно и горько.

- Главное, чтобы он был не из олигархов. Эти девушек как мясо воспринимают, - грубовато добавляет, но тут же прячет непонятную мне обиду под улыбкой. - Не надо нам богатых, правда?

- Точно не надо, - соглашаюсь искренне.

- Виктор значит «победитель». Тебе только такой и нужен. Другой не выдержит твоего стального характера, - бархатно смеется.

- Мам, ты не так меня поняла, - пытаюсь оправдаться.

- Не мамкай, я тебя знаю. Кого угодно выдрессируешь, - перебивает меня и дает больше ни слова вставить. - Я так довольна, что у тебя все налаживается. Все-таки годы идут. Пора замуж и детишек. Хочу понянчить внуков.

- Успею, - мрачно обрываю ее поток речи.

- Ну, да, не лезу. Сами решите. Главное, чтобы мужчина заботливый был и работящий. Чтобы тебя любил и ты - его, а остальное приложится, - наконец, мама замечает смену моего настроения. - Чего поникла?

- Устала за день, - выдавливаю из себя некое подобие кривой ухмылки.

Не могу прийти в себя и вернуться в роль. Расшатанная, истерзанная. Внутренние демоны отплясывают ритуальный танец на моем сердце. Надо собраться, а сил не осталось. Я готова сорваться в любой момент и расплакаться на груди у моего единственного родного человека. Но тогда многое придется объяснить.

Благо, меня спасает мамин врач-реабилитолог, который вдруг появляется из ниоткуда.

- София Павловна, пора возвращаться в палату, - тепло обращается к ней. - Давайте проведу.

- Я тут с вами как в тюрьме, Вячеслав Никитич. Вы надсмотрщик, а я заключенная, - произносит с легим налетом кокетства, которого сама не замечает.

- Что вы, право, меня тираном рисуете. А я простой докторишко, скучающий на дежурстве, - врач аккуратно разворачивает ее коляску и отодвигает от скамейки. - И лишь выполняю свою работу.

- Ладно, уговорили вы меня, докторишко, - покорно складывает ладони на коленях. - Надо мне доченьку отпускать, а то уснет на лавочке. Езжай домой, Лилечка.

Мама подзывает меня к себе, крепко обнимает на прощание, прижимается щекой ко мне. Шепчет на ухо, что все обязательно будет хорошо. Я хочу ей поверить, но суровая реальность не позволяет.

Смотрю вслед маневрирующей по аллее коляске, наблюдаю, как мама общается по пути с Вячеславом Никитичем, слышу отголоски ее тихого смеха.

Все-таки это было правильным решением – определить ее в центр. Здесь ей лучше. Он чувствует себя полноценным человеком. И я сделаю все, чтобы так и было всегда.

Возвращаюсь домой глубокой ночью. Отчим безмятежно спит, и его храп разносится на всю квартиру. Ни капли не беспокоится о матери. Плевать ему на все. Какая же это «семья»?

- Козел, - произношу одними губами.

Тихонько скидываю обувь и на цыпочках крадусь в свою комнату, чтобы не разбудить его. Закрываюсь на защелку – и только после этого переодеваюсь, бережно складывая костюм в пакет с логотипом. Туда же опускаю сохраненные мной этикетки.