Сегодня она прямо-таки источала мед.

– Ты выглядишь измученным, Би-Би, – заявила она, здороваясь со мной сочувственно тихим голосом, словно с инвалидом. – Надеюсь, ты заботишься о своем здоровье?

В Деревне всем известно, что Элеонора Вайн страдает ипохондрией и ежедневно принимает штук двадцать разных пилюль, а также непрерывно дезинфицирует все в своем доме. Когда-то, лет двадцать назад, уборку у нее делала моя мать, затем Элеонора вернула себе эту привилегию, так что ее часто можно видеть за кухонным окном, где на подоконнике цветут бархатцы; она неустанно полирует фрукты на хрустальном блюде, всегда стоящем посреди стола, и на ее худом бесцветном лице отражается смесь радости и беспокойства.

Я как раз слушал последний плей-лист на айподе. Мрачноватый, насмешливый голос Вольтера – контрапункт меланхоличному напеву цыганской скрипки – казался воплощением зла и порока.

– У меня все отлично, миссис Вайн, – бодро сообщил я.

– И у тебя ничего не болит?

Я покачал головой.

– Да что вы, у меня даже насморка нет!

– Просто тяжкая утрата порой вызывает физическое недомогание, – пояснила она. – Старый мистер Маршалл заполучил пневмонию через четыре недели после смерти жены. И умер, прежде чем на ее могиле успели воздвигнуть надгробие. «Икземинер» назвал это двойной трагедией.

Только представив себе, как я чахну с тоски по Найджелу, я не выдержал и улыбнулся.

– Слышала, участники семинара успели по тебе соскучиться.

Улыбка моя сразу увяла.

– Да неужели? Кто вам сказал?

– Так, люди говорят, – уклончиво ответила Элеонора.

Ну еще бы! Конечно, люди! Ядовитая старая корова!

Шпионит за мной и обо всем доносит матери, вот уж в чем я ни капли не сомневаюсь! И дополнительное спасибо Терри, еще одной шпионке, которая завелась среди членов нашего семинара «Литературное творчество как терапия», этого сборища паразитов и тупиц, с которыми я якобы делюсь – да еще и конфиденциально, как они считают, – подробностями своей беспокойной жизни.

– У меня было много дел, – сухо заметил я.

Элеонора одарила меня сочувственным взглядом.

– Понимаю. Тебе, наверное, нелегко пришлось. А как Глория себя чувствует? У нее все в порядке?

Миссис Вайн оглядела гостиную, жадно ловя любую мелочь, достойную ее внимания сплетницы, – полоску пыли на каминной полке, пятнышко на одной из фарфоровых собачек из материной коллекции, – все, позволяющее предположить, что Глория совершенно сломлена горем.

– О, вы знаете, мама вполне справляется.

Тогда Элеонора вручила мне бумажный пакет со словами:

– Я тут кое-что ей принесла. Это биодобавка, иногда я пользуюсь ею, особенно при плохой погоде. – Она одарила меня уксуснокислой улыбкой. – Судя по всему, тебе и самому не грех этим средством воспользоваться. Ты, случайно, ни с кем не дрался, не ссорился?

– Кто, я?

От изумления я даже головой потряс.

– Ну нет, конечно же нет, – произнесла Элеонора странным тоном.

Ну нет, конечно же нет. Словно я вполне мог и подраться. Словно сыночка Глории Уинтер хоть когда-нибудь видели дерущимся. Здесь все уверены, что отлично меня знают. И каждый считает себя авторитетом и истиной в последней инстанции. А меня немного раздражает мысль о том, что Элеонора, как и моя мать, никогда не поверит и в десятую часть того, на что я в действительности способен…

Мать появилась из кухни с чайным полотенчиком в одной руке и овощечисткой в другой.

– Ах, Элеонора, милая моя, что же ты не проходишь? – воскликнула она. – Я как раз готовила Би-Би его витаминный напиток. Выпьешь чаю?