Итале молча смотрел на него, не зная, что ответить. Не говорить же: «Нет, я приехал сюда, чтобы свергнуть правительство!»? В конце концов он обошелся кратким «нет».

Геллескар улыбнулся. Красивое, тонкое лицо его, как и у Палюдескара, было, пожалуй, бледновато, но в стройном теле явно чувствовалась сила.

– Простите, я вечно ко всем пристаю с разговорами о музыке, – извинился он. Итале были приятны и его тон, и эта доброжелательная вежливость, но он не сумел ответить должным образом. – Луиза, – спросил чуть позже Геллескар, – а кто он, собственно, такой, этот новый приятель твоего брата?

– Понятия не имею, Георг.

– Он что, тоже литературой увлекается? – продолжал задавать свои вопросы Геллескар, будто не слыша ее, но Луиза Палюдескар лишь молча пожала плечами. – Вполне, вполне возможно… Ему бы, например, очень пошло писать эпические поэмы… Нет! Я догадался! Он намерен издавать подпольный журнал, где будет полно цитат из Шиллера.

– Но, дорогой, я действительно совсем ничего о нем не знаю!

– Твой брат что же, просто его в почтовой карете подобрал? Как забытую шляпу? А что, если он шпион Генца? Или воришка? Кстати, ваше столовое серебро на месте? Вот уж не думал, что Энрике так неразборчив в знакомствах! С другой стороны, ни один шпион не сумел бы так умело завязать галстук; во всяком случае, австрийский шпион. Скорее все-таки у него на уме Шиллер!

– Ну так познакомь его с Амадеем.

– А он здесь? Кстати, как у него дела?

– Несчастен, как всегда. Не понимаю, почему он до сих пор не бросил эту женщину! Ага, вот и твой новый знакомец! Пожалуйста, пойди и представь его Амадею, Георг. Господин Сорде!

Итале, удивленный, оглянулся и, встретившись глазами с Луизой Палюдескар, страшно смутился. Она, казалось, тоже на мгновение растерялась, но почти сразу взяла себя в руки, и лицо ее вновь стало надменным, почти сердитым.

– Граф Геллескар только что сделал вывод о том, что вы, должно быть, увлекаетесь литературой, – сказала она.

Геллескар тут же вмешался:

– Предоставим банкирам делать выводы из собственных спекуляций, дорогая; я же высказал лишь свои предположения, не больше. Есть у меня такая дурная привычка – пытаться отгадать, чем мог бы заниматься тот или иной человек, и лишь потом спрашивать его самого. И вот, согласно моим фантазиям, вам бы следовало заняться издательской деятельностью. Итак, господин Сорде, опровергайте мои «обвинения»!

– А разве это обвинения? – простодушно удивился Итале.

Геллескар рассмеялся.

– Ну, по этому поводу нам придется посоветоваться с Эстенскаром. Пусть он нам скажет, являются ли литературные занятия преступлением, заблуждением или же просто несчастьем. А изда…

– С Эстенскаром? С Амадеем Эстенскаром?

– Ну вот вы себя и выдали, господин Сорде! – улыбнулся Геллескар. – Между прочим, он здесь. Хотите, я вас ему представлю?

– Но он не… то есть у меня нет… я не…

– Пойдемте, – сказал Геллескар, и Итале покорно последовал за ним, однако посреди гостиной вдруг остановился: внутренний протест против столь бесцеремонного и самоуверенного поведения графа как бы обрел наконец словесную форму.

– Знаете, граф, – храбро начал он, – я не смею попусту тревожить господина Эстенскара и…

– Похоже, вы ставите его значительно выше всех прочих? – Геллескар насмешливо улыбнулся. – А впрочем, это совершенно справедливо. Да ну же, идемте! – И он решительно потащил Итале за собой. – Амадей, разумеется, как всегда, прячется в своем любимом «мавзолее» – не пугайтесь, я имею в виду библиотеку. Она здесь так велика, что напоминает некие восстановленные и заново отделанные катакомбы. Ну да, вот и он! – И Геллескар подвел Итале к худощавому, жилистому человеку с рыжими волосами и очень белой кожей; Эстенскар, забившись в угол за книжным шкафом, стоя читал Гердера