– Я честью моей матери поклялся никому не говорить.

– Честью твоей матери? Она гусиных шеек перетрогала больше, чем любая птичница!

Маккелви встал из-за стола.

– Спокойно, – сказал я ему. – Если не хочешь очутиться в помойном ведре.

– Мне не нравится, что ты проезжаешься по моей матери.

– А что такого? Полгорода на ней проехалось.

Маккелви вышел из-за стола мне навстречу.

– Еще шаг, – сказал я, – и твоя голова будет дышать тебе в очко.

Он остановился. Когда меня заведут, я страшен.

– Ладно, – сказал я, – давай подробнее. Этот благодетель… он женщина, или как?

– Да. Да. В жизни не видел такой красотки!

Глаза у него замаслились, впрочем, они всегда были масленые.

– Ну же, Мак, подробней, говори дальше…

– Не могу. Я обещал. Честью матери.

– Тьфу ты, – сказал я. – Ладно. Убирайся, помещение оплачено.

Маккелви зашаркал к двери. Потом оглянулся на меня через левое плечо.

– Хорошо, – сказал он, – только ты тут не пачкай. Никаких вечеринок, никаких карт, никакой фигни. У тебя еще год.

Он подошел к двери, открыл ее, закрыл ее и был таков.

Итак, я опять у себя в кабинете.

Пора за работу. Я взял телефон и набрал моего букмекера.

– Тони, «Пицца на дом», – ответил он, – к вашим услугам.

Я назвал ему свое кодовое имя.

– Это мистер Кончина.

– Билейн, – сказал он, – за тобой четыреста семьдесят пять долларов, ставку у тебя не приму. Сперва расплатись с долгом.

– Я поставлю двадцать пять, и они привезут мне полкуска. А проиграю, – все отдам, клянусь честью мамы.

– Билейн, за твоей мамой двести тридцать долларов.

– Да? А у твоей бородавки на жопе!

– Что? Послушай, Билейн, ты был?..

– Нет, нет. Это был другой. Он сказал мне.

– Тогда ладно.

– Ладно, запиши: двадцать пять на Белую Бабочку в шестом заезде.

– Принято. Желаю удачи. А то она, кажется, тебя забыла.

Я повесил трубку. Гадство. Человек рождается, чтобы сражаться за каждый дюйм земли. Рождается, чтобы сражаться, рождается, чтобы умереть.

Я подумал над этим. И подумал над этим.

Потом откинулся в кресле, хорошенько затянулся и выдул почти идеальное кольцо.

После ланча я решил вернуться в кабинет. Я открыл дверь, за моим столом сидел человек. Не Маккелви. Я не знал его. Люди любили садиться за мой стол. И кроме сидящего человека был еще один, стоящий. Вид у обоих недобрый, спокойный, но недобрый.

– Меня зовут Данте, – сказал тот, что сидел.

– А меня зовут Фанте, – сказал тот, что стоял.

Я ничего не сказал. Я блуждал в потемках. По спине у меня пробежал холодок и вылетел в потолок.

– Нас послал Тони, – сказал сидячий.

– Не знаю Тони. Вы, джентльмены, не ошиблись адресом?

– Ну прямо, – сказал стоячий.

А Данте сказал:

– Белая Бабочка сошла.

– Сбросила жокея на старте, – сказал Фанте.

– Вы шутите.

– Не шучу. Спроси у пыли.

– Не сгоношился твой гандикап, – сказал Данте.

– И Тони говорит, ты должен нам полкуска, – сказал Фанте.

– А-а, это, – сказал я, – они у меня тут…

Я направился к столу.

– Не дергайся, лох, – засмеялся Данте. – Мы конфисковали твою пукалку.

Я отступил.

– Теперь ты понял, – сказал Фанте, – что мы не позволим тебе приятно дышать воздухом, пока ты должен Тони полкуска?

– Дайте мне три дня…

– У тебя три минуты, – сказал Данте.

– Ну почему? – спросил я. – Почему вы, ребята, говорите по очереди? То Данте, то Фанте, то один, то другой – и никогда не собьетесь?

– Мы тут кое-что другое собьем, – отозвались они хором. – Тебя.

– Это было бы неплохо, – сказал я. – Мне нравится. Дуэт.

– Заткнись, – сказал Данте. Он вынул сигарету и взял в рот. – Хм, кажется, я забыл зажигалку. Поди-ка, мудила, дай огоньку.

– «Мудила»? Ты с собой говорил?