Мужчин расселили на первом этаже, в четырех десятикоечных кубриках без всякого намека на удобства. Побросав вещи в тумбочки, люди начали активно знакомиться, словно до этого, минутой раньше, их что-то останавливало. Олег жал руки, многократно повторял свое имя и слышал в ответ чужие, большинство из которых тут же забывал. Единственным, кого он запомнил сразу, был печальный тип, длинный и какой-то нескладный, с нереальным сочетанием Иван Иванович Иванов. Иван Иванович выглядел лет на сорок – в действительности ему было двадцать шесть, – и производил впечатление добровольного девственника. Раскрыв на кровати смешной потертый чемоданчик, он выложил две толстых книги: иллюстрированную энциклопедию дохристианской Руси и потрепанный вузовский справочник по физике. Олег предпочел свернуть беседу и отправился искать туалет.
Побродив по корпусу, он выяснил, что прапорщик вместе с морским майором Асей уже ушли, приказав народу устраиваться и готовиться к обеду. Шестьдесят человек принялись гулять, курить, трепаться, но главной темы – цели их приезда – впрямую никто не касался.
Некая пытливая девица настойчиво намекала на какой-то бункер – мол, всё более-менее секретное должно находиться под землей. С ней не спорили, но разыскивать бункер никто не торопился. Не выдержав, она спустилась по служебной лесенке в подвал и возле стальной двери наткнулась на какого-то солдата.
– Вам чего, тетенька? – спросил тот, сверкая глазом на ее узкие шорты.
– Мне?.. Так, ничего…
– У нас тут бойлерная, – сказал солдат. – Будет время – заходите, в домино сыграем. На раздевание, конечно.
Поднявшись обратно, девица сделала вывод, что особых секретов в подвале нет, но соваться туда всё же не стоит, – и с ней опять-таки не спорили.
В постижении местных порядков было что-то от естественного отбора – безликое и неотвратимое. Ни Устава Службы, ни правил поведения курсантам не объясняли. На простой вопрос о требованиях следовал такой же простой ответ: «Пока вы не приняты в Службу, от вас не требуется ничего».
Дисциплину курсантам не навязывали – ни прапорщик, ни Ася, ни инструкторы, появившиеся в группе уже к вечеру. Им ничего не запрещали, хотя и разрешали немногое – но это если спросить. Если же не спрашивать, то почти всё было дозволено.
Дежурный у ворот за пределы территории никого не выпускал, но когда тот же качок в майке у него на глазах полез через забор, он и не почесался. Правда, культуриста после этого на базе больше не видели.
Спустя некоторое время одна девушка надумала отметить день рождения и уговорила какого-то солдатика сбегать за бутылкой. Тот особенно не возражал и даже законного стопарика не принял, сказал: «Празднуйте, мне не жалко». Пол-литра выпили на пятерых, всё вышло весьма культурно.
На следующее утро пятеро трезвых, ничего не подозревающих курсантов получили по импульсу из корректора и, по-прежнему ничего не подозревая, очнулись в собственных квартирах. Включив дома телевизоры, они вдруг обнаружили, что каким-то образом перенеслись на несколько дней вперед, – или не перенеслись, но умудрились прожить эти дни так, что в памяти не осталось и следа. Однако эта проблема касалась лично их, к Службе она уже не имела ни малейшего отношения. И, разумеется, им не пришло в голову связать свою амнезию со скромным подмосковным пансионатом – ни базы, ни момента вербовки они также не помнили. Всё то, что в их жизни началось словами «Для тебя есть работа, слегка странная, но тебе она понравится…», закончилось раньше, чем эти слова были произнесены.