– Понял, Вашброть! – тот ухитрился даже в седле принять строевую стойку.

– Раз понял, то вперёд!

Часов через шесть не самого быстрого преследования мы их нагнали. Ну, как нагнали? Вернулась троица из головного дозора и доложила, что впереди, верстах в пяти видны всадники, гонящие небольшое стадо. Всадников не более трёх дюжин.

Наши клиенты.

Вперёд!

Поскольку лучшими пулемётчиками в этом мире являлись я, Данилыч и Трофим, то вот именно нам и выпало перемещаться на телеге. Так сказать, на тачанке. Понятное дело, телега, будь она хоть пятьдесят раз тачанкой, ростовчанкой, нашей красой и гордостью… да хоть чем, на полном ходу ей ни за что не догнать всадников.

Мы и не догнали. Мы вообще приехали к шапочному разбору. Основную массу бандюков парни покрошили из двустволок, а особо смышлёных, тех, которые смекнули, что надо валить со всех ног, когда поголовье их войска стало стремительно уменьшаться, тех Горшенев с Бабкиным перебили. Перещёлкали как в тире. Даже на самом быстром скакуне не уйти от трёхлинейной пули, пущенной из винтовки Драгунова, да ещё и умелой рукой.

Я боялся, что в горячке боя мне ни одного языка не оставят, но обошлось. Даже, можно сказать, повезло: пару рядовых бойцов живыми взяли и главшпана ихнего, того вообще всего-то и делов что легкораненым. Потом, правда, почти сразу пришлось его от сержанта Федулина спасать. Чуть не зарубил нашего пленного сержант. Нет, его, конечно, по-человечески можно понять, но именно этот курбаши нужен мне был живым, и даже здоровым, насколько это возможно при его ранении.

Сметанин тоже сначала наотрез отказался лечить нашего пленника. В итоге пришлось оставить главаря кочевников под охраной Русанова и Трофима, а самому отвести всех жаждущих его крови подальше, ибо чудилось мне, будто крендель этот по-русски очень даже неплохо просекает, хотя и не признаётся.

А между тем в моём плане ему отводилась ужасно важная и жутко ответственная роль. Планом этим с остальными я поделился лишь отчасти. Не сразу, но в итоге согласились с ним все. Федулин даже предложил, чтобы я ему картинно по морде съездил для большей натуральности. Так мы потом и сделали.

Часть наших бойцов изображали моих «сторонников», готовых выполнить любой мой приказ. Другая часть, в которую входили сержант Федулин и подпоручик Сметанин, изображала народных мстителей, желавших скорого суда над предводителем бандитов. Собственно, по этой причине я их и «отослал» обратно в острог. Отбитую у степняков скотину отправили туда же, но по-настоящему.

Сопровождать стадо я поручил Митрофану, приказав предварительно пристрелить раненых лошадей степняков. Нефиг животине мучиться. Оспаривать приказ бойцы не стали, и, кстати, раненых кочевников добили с бо́льшим энтузиазмом, чем их же скакунов.

Перед отъездом «отосланных», Сметанин подлатал нашего главного пленного, не забыв при этом пожелать тому поскорее сдохнуть, нисколечко не покривив душой. А Федулин снова «попытался» его прибить. Получил от меня заранее обговоренную оплеуху и отбыл вместе с остальными «десидентами».

Когда в нашем импровизированном лагере осталось восемь бойцов вместе со мной, я решил, что пора уже поговорить с пленником.

– Ну, что, Шайтан ока, понимаешь по-русски?

– Барлас-бей мало-мало понимай урус.

– Ага! А кто такой этот Барлас-бей?

– Моя Барлас-бей!

– Ага! И ты понимай урус, но мало-мало? А есть кто-нибудь, кто много-много урус понимай? – поинтересовался я.

– Ердос много понимай.

– Так, и где этот Едрос? Кирдык?

– Ердос не кирдык! Вона она Ердос, – и Барлас-бей показал в сторону парочки выживших бандюков.