– Может быть, – согласился я, – но чем же объясняется повальное увлечение лунными восхождениями? Ведь и на Земле достаточно опасных гор, взять хотя бы Гималайский заповедник.

– В том-то и дело, что это заповедник! – стремительно возразил Руделик. – А я должен тебе сказать, что всегда предпочитал кататься на лыжах на лунах Нептуна, а не в Альпах, хотя по нашему земному – из воды – снегу куда лучше скользить, чем по замороженному газу... И все же я предпочитал то же, что и многие другие. А почему? Да потому, что дикость горных районов Земли не натуральна. Они существуют только потому, что таково наше желание: мы охраняем их неприкосновенность. Значит, несмотря на кажущуюся дикость, они составляют часть нашего окультуренного окружения. А на спутниках других планет ты соприкасаешься с природой во всей ее первозданности.

Неожиданно в разговор вмешался молчавший до сих пор Тер-Хаар:

– Не знаю, может быть, у меня слишком сильно развит инстинкт самосохранения или это самая обыкновенная трусость, но, признаюсь, не люблю карабкаться по горам. Альпинизм никогда не привлекал меня.

– О, это не имеет ничего общего с храбростью, – сказал Руделик. – В свое время в окрестностях Плутона работала исследовательская экспедиция...

Он внезапно замолчал и с новым интересом посмотрел на меня.

– Твой отец врач? – спросил он.

– Да.

– Я знаю его.

Я ожидал, что он продолжит разговор на эту тему, но он возвратился к тому, о чем начал рассказывать.

– Экспедиция, кажется, искала месторождения каких-то ископаемых. По окончании работ все ракеты улетели, кроме одной, экипаж которой должен был демонтировать и забрать оборудование. Эта работа по какой-то причине затянулась, и кислорода в ракете осталось лишь столько, чтобы добраться до ближайшей звездоплавательной станции Нептуна. В день, когда ракета должна была отправиться в путь, один из членов экипажа пошел собирать зонды для определения космического излучения, размещенные на окружающих скалах. Он тоже не любил лазать по горам, но такова уж была его обязанность. Спускаясь перпендикулярно по склону, он неудачно оступился и сломал ногу в нескольких местах. Вдобавок он разбил телеэкран и не мог известить остальных. Восемнадцать часов он полз до ракеты. Потом он рассказывал: «При малейшем движении боль так усиливалась, что я не раз терял сознание. Если бы я был уверен, что товарищи улетят раньше, чем кончится запас кислорода, я бы умер там, не двинувшись с места. Но я знал, что они не улетят, что они будут искать меня и, если это затянется, им не хватит кислорода на обратный путь. Значит, сказал я себе, надо дойти...»

– Его, конечно, ждали? – сказал я.

– Конечно, ждали. Кислород подходил к концу, но они по пути встретили ракету безлюдного патруля, и та снабдила их кислородом. Видишь, Тер-Хаар, человек, о котором я рассказал, тоже не любил ходить по горам. Нет никакой связи между такой чертой характера, как храбрость, и любовью к альпинизму.

– Ты знал этого человека? – спросил я.

– Нет. Его знал твой отец, – ответил Руделик. И, видя мое изумление, добавил с улыбкой: – Твой отец был врачом той экспедиции и лечил его.

– Когда это было?

– Давно, лет сорок назад.

Я молчал, меня ошеломила эта история.

Тишину прервал Тер-Хаар.

– Знаете ли вы, – спросил он, – почему символ ракетных пилотов – пламя?

– Такая серебряная искорка на черном поле, – сказал я. – Там еще есть какие-то слова, кажется: «Сквозь пламя». Вообще-то я никогда об этом не задумывался, но сложного в этом нет ничего. Наверное, потому, что пламя, огонь – источник движения ракеты.