Все лампы в зале начали постепенно гаснуть, вспыхнули бегущие длинными рядами по стенам прямоугольники; в каждом таком оконце на цветном фоне вздрагивала черная игла; над нами послышалось слабое жужжание автоматов, корпус корабля чуть заметно дрогнул, и лобовая стена раздвинулась, открывая экран с бездонной пустотой, скоплениями звезд и – на переднем плане – светящейся объемной схемой «Геи», похожей на пылающий остов рыбы, нацеленный в мрак. По мере того как волны, излучаемые автоматами, управлявшими всеми процессами на корабле, включали пусковые реле, трансмиссии, группы гелий-водородных реакторов и главные системы взлетно-посадочных устройств, в глубине схемы вспыхивали розовым светом тысячи нитей.

Гообар – его темная фигура четко вырисовывалась на фоне звездного неба – спустился с возвышения, отошел в сторону и, покашливая, словно спрашивал себя: «Что же я тут натворил?» Когда вновь зажглись яркие светильники на стенах зала, все стали искать профессора, но великий ученый исчез, ускользнув, вероятно, в ближайший лифт, а оттуда – в свою лабораторию.

Теперь Ирьола и Тер-Аконян заняли его место у пульта управления. Плавно и величественно «Гея» сходила с орбиты, которую она покорно описывала вокруг Земли с момента своего создания. Развернувшись по широкому кругу, она устремилась за пределы притяжения нашей планеты. На ярко светящейся схеме было видно, как из осевых дюз вытекает ровная струя атомных газов. Корабль начал маневрировать в космическом пространстве. Решив, что лучше будет наблюдать за этими маневрами со смотровой палубы, я направился к лифту; впрочем, не я один – исход любопытных был массовый.

Выйдя на палубу, я, однако, подумал, что людей там немного; это впечатление создавалось из-за ее размеров: смотровая палуба была длиной в 550 метров, а поскольку их было две, то, если бы все население корабля разместилось на палубах в один ряд, люди стояли бы друг от друга на расстоянии пяти метров.

«Гея» то ускоряла ход, то тормозила, поворачивала то влево, то вправо, поднималась и спускалась и снова начинала скользить по все более сужающейся спирали. Все эти маневры, плавные или резкие, едва ощущались, и только небо иногда вращалось каким-то удивительным образом и так быстро, что звезды преображались в сверкающие вихри, между которыми мчались, словно два пылающих факела, ртутно-белая Луна и голубая Земля. Через несколько минут у меня закружилась голова от этих «звездных фейерверков» и «звездопадов», я присел на скамейку, повернувшись спиной к звездному зрелищу, и закрыл глаза. Когда же открыл их, небо было совершенно неподвижно. Это меня удивило: я чувствовал силу тяжести, как будто корабль по-прежнему вращался вокруг продольной оси. На мой вопрос инженер Утенеут объяснил, что «Гея» действительно продолжает вращаться в одну сторону, однако «глаза» телевизоров, передающих панораму пространства, двигаются в противоположном направлении, и зрителю кажется, что по отношению к звездам корабль неподвижен.

– Так, значит, непосредственно мы небо не видим сквозь эти стеклянные стены? – сказал я. – А я-то думал, что это гигантские окна!

В этот момент в толпе, наблюдавшей за небом, загомонили. Я встал и заглянул в черную бездну. Далеко внизу, так что нужно было прижаться лицом к холодной плите, чтобы это увидеть, на фоне мириадов звезд мигали маленькие цветные фонарики – розовые и зеленые. Между ними быстро сновали изящные ракеты, похожие на серебряных рыбок, плавающих в черной воде.

Мы как раз пролетали над детским межпланетным парком. Случайно или намеренно «Гея» замедлила движение и даже начала несколько снижаться. Земля осталась за кормой, и ее свет не мешал свободно рассматривать картину, разворачивающуюся внизу. Не без волнения узнавал я хорошо знакомую с детства модель нашей Солнечной системы, построенную в межпланетном пространстве. Солнце изображал огромный, пылающий золотом шар; неподалеку от него плыл вулканический Меркурий, дальше бежали белоснежная Венера, голубая Земля и оранжево-красный Марс. В глубине лениво кружили модели крупных планет: Юпитера, полосатого Сатурна с его кольцами и четырех ледовых планет: Урана, Нептуна, Плутона и Цербера. Как раз в «улицы» парка, размеченные частыми световыми буями, вплывали астрокары с детьми-экскурсантами. Они четко следовали по каналам, цветастые берега которых были образованы длинными ожерельями огоньков, определяющих направление маршрутов. Вот они обошли пылающее Солнце, извергавшее настоящий огонь, и стали рассматривать планеты. Проворно описав круг около Меркурия, подлетели к модели Земли. На определенном расстоянии от модели – сидя в астрокаре – трудно было отличить нашу родную планету от этого стеклянного глобуса диаметром в двадцать метров, освещенного изнутри, так велико было сходство. Мне показалось, что я слышу вопли удивления и восторга, какими дети неизменно встречали «чудодейственное» появление «близнеца» Земли. Я попытался отыскать модели Юпитера и Сатурна, но они были слишком далеко и терялись во мраке.