Но судья опускает деревянный молоток на стол.

- Принимается. 

Секретарь нехотя берет прошение. Теперь у меня тоже есть право протестовать. Обрывать обвинение при слишком явных инсинуациях, подавать прошения и апелляции. И я им воспользуюсь, можете не сомневаться! 

Вот прямо сейчас и воспользуюсь.

- Протестую! Личность обвиняемой не имеет отношения к делу, - прерываю я обличительную речь о моих гнусных моральных качествах. - А работницы веселых домов тоже платят налоги и не должны подвергаться преследованию из-за своей деятельности. 

У обвинителя отвисает челюсть. По залу пробегают смешки, которые перерастают в хохот. Ну да, я и не ждала, что концепция равных прав для “ночных феечек” встретит тут понимание. Проституция в Эндалии легализована и пользуется немалым спросом, но презирается всеми, от преступников и нищих до знати. 

Судья издает смешок.

- Отклоняется. Продолжайте. 

Приходится слушать какая я плохая-нехорошая. По национальности обвинитель тоже проходится. И по пристрастию к хашиме. 

Краткий смысл речи сводится к: “Понаехали тут всякие. Работать не хотят, только ноги раздвигать. Сбивают наших мужчин с пути истинного, грабят-воруют, принимают наркотики и никакой управы на них нет. Где же наши духовные скрепы, когда же мы дадим отпор этой жадной саранче?”

Толпа встречает речь одобрительным гулом, а в конце разражается восторженными аплодисментами. Журналисты в первом ряду оживленно строчат. На запах скандала подтягиваются новые слушатели, в зале уже битком. 

Даже если выберусь из передряги, мне не жить в этом городе.

Судья зевает. Его все достало, а впереди еще дело поджигателя. 

- Быстрее, - поторапливает он обвинителя. - К делу. 

Тот переходит к делу. Нападение. Причинение тяжких телесных уважаемому члену магистрата. Похищение денег в особо крупном размере. 

При озвучивании похищенной суммы зал возмущенно гудит, а у меня в животе скручивается ледяной комок. Даже если перевести монетки из связки в либры и приплюсовать к купюрам из портмоне получится как минимум вдвое меньше. 

С возмущением смотрю на Бурджаса, тот в ответ посылает мне торжествующую ухмылку.

С-с-скотина! 

О моем нападении на охранника прокурор тоже не забывает упомянуть.

- Протестую! Это был неконтролируемый выброс магии, вызванный спонтанной инициацией в ответ на попытку изнасилования!

- Надо же: шлюха утверждает, что на ее честь покусились, - издевательски тянет прокурор. - Какая утрата! 

До крови прокусываю губу, чтобы не дать ярости затмить разум.

- Вы утверждаете, что работниц веселого дома можно безнаказанно насиловать? Закон считает иначе.

Зал взрывается криками. На мою беду - в основном презрительными и гневными. Мужчины и женщины, богатые и бедные единодушны - проститутка не человек и защиты от произвола ей не полагается. 

- Неважно кто я, чем занимаюсь и в чем обвиняюсь! Закон защищает всех граждан. 

- А было ли изнасилование? - откровенно кривляясь спрашивает обвинитель. Он обращается не ко мне, и даже не к суду - к толпе. И та поддерживает его одобрительным гулом.

Скрещиваю руки на груди.

- Не было, потому что у меня проснулась магия. Но по факту жестокого обращения охраны и применения пыток заведено дело. 

Снова крики из зала, но какие-то беспорядочные. Упоминание о пытках немного остудило энтузиазм.

- И что за пытки… - начинает было обвинитель, но его прерывает стук молотка.

- Это не имеет отношения к делу. Протест принимается. Продолжайте. 

- С учетом всех изложенных обстоятельств требую пожизненной каторги, - завершает свою речь обвинитель. - Мы должны показать пришлым, что это наша земля, и мы не потерпим нарушения закона! Они сильны, озлоблены, не скованы нормами морали. Они наводнили наш город подобно саранче и уже чувствуют себя здесь хозяевами. Мы - добры и милосердны, но всему есть предел. Это. Наша. Земля.