— Потому что вот тут все в порядке.

Это он стиснул мне грудь, до боли, проверяя родство сосков со стойким оловянным солдатиком. Через секунду на груди осталась лишь одна рука, пальцы другой дернули завязки на семейниках.

— Я прошу, не надо…

Моя просьба остановила его пальцы. Я завладела натянутыми, точно струны, концами шнурка и завязала новый бантик.

— Тело даёт сбой потом, — буркнула я, пытаясь отойти от барного стула.

Но не смогла: теперь обе его руки покоились у меня на ягодицах. Пока не ущипнул и не шлепнул. Это только пока…

— Если ты сейчас же не прекратишь, я звоню в полицию…

По его губам скользнула улыбка. Добрая.

— И на что ты рассчитываешь? Жмурика нет. Звоните, когда будет жмурик, приедем. Ну а попытку изнасилования доказать невозможно. Здесь везде камеры: от машины до квартиры ты дошла сама. Я тебя даже за руку не держал. Сечёшь? Когда баба идёт ночью к мужику на хату, на что она рассчитывает? Чай попить?

— Федя, это не наш случай…

Я чувствовала, как сердце стучит в висках. Вся сжалась, но, увы, не выскользнула из рук Давыдова — его тиски сжались ещё сильнее.

— Чем не наш? Скажи…

— А тем хотя бы, что я тут нахожусь не по своей воле, а по воле Хруслова, — цедила я сквозь зубы. — У меня имеется свидетель разговора с ним…

— Свидетель? Разговора? — скалился Давыдов уже без смеха. — И ты реально веришь, что Хруслов скажет слово против моего, чтобы защитить тебя?

Я пожала плечами, и это машинальное движение спасло мой зад: Федечкины ручки переместились ко мне на плечики.

— Не отвечай…

И снова МЕРД! Так и просится в описание происходящего — с Давыдовым нельзя радоваться, всегда будет рано! Он не приобнял меня за плечики, он надавил мне на плечи, чтобы я очутилась у него на коленях: сесть мимо не получилось даже при большом желании: выстоять и не сложиться гармошкой под таким натиском я просто не смогла…

— Запомни, в нашей стране у женщины никогда не получится доказать, что он меня заставил, а я не хотела. Без особых телесных повреждений никто вообще не будет рассматривать заявление. Да и с фингалом скажут: бьет — значит любит… Вас много, понимаешь? Нас от вас защищать нужно. Иначе бывшие обвесят заявами лишь за то, что мы не все их хотелки обеспечили. Ну, сечешь, о чем я тебе толкую?

Секла или не секла, но искры из глаз он мне вышиб, но сам не вспыхнул. Зараза… Он сильнее Хруслова. Мне и с Хрусловым было не справиться… Тут женской силой на мужское желание не попрешь… Давить нужно на что-то другое… Играть настоящую дурочку.

— Нет, не секу…

А ведь и правда не секу… Зачем ему все это надо? Поорать-то я могу знатно, как на футболе, и испорчу ему отношения с соседями нафиг, даже если не сумею отфутболить его самого.

— Соглашайся, так всем будет лучше…

Ага, сейчас! Дура, так полная! Терять-то, как говорится, нечего, так хоть прокачаю актерский скилз. И вообще я даже знаю, кто виноват! И это не правительство, хоть и странно… Это Лерка со своим идиотским платьем! Без него Давыдов мне под юбку б не полез…

Руки его снова на талии: ну, чтобы я не соскользнула с коленей, понятное дело. Ну что? Режим Круглой Дуры включен? Дурочка тут не поможет… Слишком много виски. Может, даже коллекционного, не сказал. Может, он хвастаться не любит? Ни виски, ни девушками…

— Федя, пожалей меня, пожалуйста…

Он рассмеялся ещё громче. Ему похоже совсем мало нужно алкоголя в крови, чтобы крыша начала медленно, но верно сползать…

— Так я как раз таки тебя жалею. На кой ты мне сдалась такая… Сумасшедшая! Как тебе справку-то в психдиспансере выдали? У тебя точно права не купленные?