— Если только на яйца… Давай, проваливай…

Давыдов сунул телефон в карман. И сел. Да, прямо на ступеньку лестницы. Спрятал лицо в ладонях. Плакать собрался? Нет, начал с ожесточением растирать ладонями щеки. Помочь протрезветь? Надавать пощечин?

Не стала помогать. Молча смотрела вниз, на его затылок. Кажется, вселенная сама дала ему подзатыльник. Весьма и весьма ощутимый.

Давыдов поднял голову: взгляд не серый, а черный. Лицо такое же похоронное.

— Ну что ты не позвонишь и не спросишь, как у него нога? — заорал он на меня громче, чем минуту назад на своего Яшку.

Неожиданно не получилось. Я ждала от Давыдова какого-то подвода, приготовилась и не вздрогнула. Ответила тоже тихо и совершенно безразличным тоном:

— Не хочу…

— Как можно не хотеть? — Давыдов не поднялся. Только сжал ладонями ступеньку, на которой сидел.

Может, удерживал себя на месте, чтобы не придушить меня.

— Ну как? Как я мог поверить в то, что ты его девушка? Как? Человек ногу сломал, а она ржет тут? Тебе реально на него насрать? Так какого хрена ты с ним спишь? Что он может тебе дать? Супер-секс, что ли? Да не поверю! Вот Яшка может. Он всех баб у меня уводит по щелчку пальцев. И плевать, что у него ни шиша в кармане… У него кий в штанах! А у тебя что?

Давыдов протянул ко мне руку, прося ответ, точно подаяние.

— Что девок мало, которые хотя бы вид сделают, что любят? У Хруслова и бабло есть, и рожа… Нахера ты ему сдалась?

— А у меня рожи нет, что ли? — почти обиделась я.

Нет, я не ждала в ответ комплименты. Просто… Просто мне сделалось до ужаса неприятно такое вот — его фырканье, что ли.

— Внешность у тебя заурядная. Такое определение устроит? — добавил Давыдов с нескрываемой уже злостью.

— Вполне… Чего вы от меня хотите?

— Больше ничего.

Он вскочил и сунул руки в карманы. Походка твердая. Он не пьян. Вообще не пьян. Обернулся, точно мысли прочитал.

— Я битых два часа пытаюсь вывести тебя на чистую воду! Я уже посчитал младшего брата последним ублюдком. Думал, ну скажу ей про юбилей матери, может, расколется… Нет, морда кирпичом. Думал, блин, сколько Яшка ей заплатил и где вообще откопал! Он в покер не играет, только в бильярд.

Я не отошла от стены — очень нуждалась сейчас в ее поддержке. Даже ногу в колене согнула и впечатала босую ступню в холодный камень. Для фото самое оно, но съемки закончились. Актеры, снимайте маски…

А что? Самое время, мне все осточертело. Хочу взять сумку и уйти. Футболка розовая ему не нужна. Трусы могу надеть влажными — они же немного успели подсохнуть на батарее? Ну и плащ у меня достаточно длинный, чтобы скрыть отсутствие юбки.

— А то, что я сразу документы вам подала, не навело вас ни на какую мысль? — я ушла от тыканья, поняв, что все, что было между нами эти два часа, не псевдо-дружба, а допрос с пристрастием.

— Навело… Это была твоя первая осечка… Ну а основная… Да не может у Хруслова быть такой бабы! Если ты не наврала про все остальное…

— Не наврала. Я вообще не вру.

— Так нахера тебе водила?

— Он брат моей подруги. Школьной.

— И? Что? — по-прежнему орал Давыдов.

Почти ночь. Что у них тут за шумоизоляция? Или плевать на соседей?

— Ничего. Хруслов попросил выручить его, и я согласилась.

— И? — Давыдов уже стоял за барной стойкой и сейчас навалился на нее, чтобы стать ко мне чуть-чуть ближе, боясь, наверное, ослышаться.

— Вы правы. Я не девушка Хруслова. Я подруга его сестры.

— И? — не унимался Давыдов.

— Что?

— Зачем он тебя подослал?

— Хруслов очень испугался, что в третий раз вы его не простите.

— В третий?

— Ну… Первый раз он сбежал от вас к сестре, а потом отвозил меня домой. Второй — ко мне, поменять колесо, которое я пробила, — лгала я, не краснея. — Я его предупредила, что опасно испытывать терпение босса. Вы не станете разбираться в его мотивах. Благими намерениями, сами знаете, куда выстлана дорога… Ну… Все же во втором его проколе мое проколотое колесо виновато, так что я подумала, что долг платежом красен. Ну не знаю… Он сказал, что будет лучше, если я прикинусь его девушкой. Понимаю, сдурила. Не нужно было мне нести всю эту чушь про Хруслова… Но я как-то на вашу волну подсела и пошло-поехало… А потом я подумала, что правду говорить поздно.