Его ремень врезался мне в живот. Если бы только ремень. Мужская природа, неконтролируемая? Или наоборот, у него все под контролем. В бизнесе и в жизни. Личной.

— Чтобы снять платье.

Его руки легли мне на грудь, большие ладони вдавили большие чашечки. Поролоновые, пустые…

— Догадка оказалась верной. С выступающими косточками таза большая грудь большая редкость.

Его руки плавно прошлись под моими и застряли на лопатках. А я застряла на его фразе про свою худобу.

— Застежка спереди, — пробормотала я ему в подбородок.

— Я уже понял, — усмехнулся он мне в губы и скользнул пальцами в декольте.

Нет, это не высокая мода, это низкая пошлость, так что сунул Федя руку в вырез… И пролез, гад! Легко щелкнул пальцами, и я выдохнула. А он вздохнул. Тяжело.

— С чего вы, бабы, решили, что большая грудь сексуальнее маленькой?

— Это не мы, бабы, решили. Это вы, мужики, нам это втемяшили. У моделей обычно ничего не торчит, но приходится делать так, чтобы торчало. И потом все бабы думают, что главное, чтобы грудь торчала.

— Это у мужика главное, чтобы торчало. И то не грудь.

Так… Я все понимаю: господин хороший обычно держит женскую грудь в руках, но можно же раз в жизни попробовать отпустить?

— Фёдор, пожалуйста, доведите дело до конца.

Как же многозначительно звучит! Но он понял верно: сунул пальцы под мои мокрые подмышки и замер, выжидая. Моей реакции ждёт или наслаждается произведённым на меня эффектом?

— Я честно сейчас сдохну от страха за платье. Снимите его наконец или перестаньте меня мучить! — вывернулась я.

Не признаваться же, что у меня трусы совсем не из-за страха мокрые. Черт… Ну надо же! Платье Леркой заколдовано… Не мог же Давыдов влюбить меня своим чувством юмора?

Успокойся, Лида… Это просто… Ну… Мерд! Пубертат запоздалый, когда мозг не включается или наоборот не к месту отключается. А тут...

Ничего не будет, если ты сама перед ним не разденешься. Он же сказал это прямым текстом. Думай не о мокрых трусах, а о платье, за которое Лерка тебя убьёт! За платье…

Хруслов убьет за босса… А я саму себя за слабоволие и слабоумие. Надо быть полной дурой, чтобы спать с мужиком, который баб даже не считает…

— Я не уверен в правильности своих действий…

Ржёт, снова ржёт… Просунул пальцы в вырез рукава — какие они у него длинные и какие загребущие. Нашли замочек и вытащили чашечку наружу. Левша он или все же правша? Почему пальцы другой руки оказались такими же проворными? Осталось снять бретельки с моих плеч и вжих — он вытащил лифчик, точно резинку из трусов. И я сдулась.

— Он не коллекционный, надеюсь?

Я мотнула головой, потом кивнула, не понимая, какой знак он от меня ждёт. Никакой. Уже бросил белую синтетику на диван.

— Не дыши!

А я так и не начала дышать. Его руки снова оказались на моих бёдрах, прижали к ним трикотаж с резинкой, которая вдруг сама собой вытянулась, и я боялась, вместо платья, вывалиться из трусов.

Когда Давыдов закрутил ткань, я скрутилась сама, присела на трясущихся ногах и оказалась перед блестящей бляшкой его брюк, точно перед зеркалом. Кривым, и зажмурилась.

— Свобода! — услышала я над собой, но осталась с поднятыми руками. — Ты сейчас такая же зелёная, как та тетка с факелом…

— Я очень испугалась за платье, — соврала я и покачнулась, когда мужские ноги сделали шаг в сторону.

Какое счастье… А что было б, покачнись я секундой раньше… Совать нос куда ни попадя не в моем стиле. Хотя тут я попала бы прямо по назначению. Но мне туда не надо!

— Можно вас попросить принести мне халат? — спросила я с пола.

Прикрывать стыдливо грудь было стыдно, а вставать в полный рост было полным… Ну, жирным, откормленным пушным зверьком, простите мой французский.