– Даже если вы исчезнете, я не перестану верить в людей. И не объявлю машину в угон. – Кати достала из старой тряпичной сумки свидетельство о регистрации и паспорт транспортного средства. – Можете забрать меня с пятой линии. Дом 17. Тогда, когда вам будет удобно.

– Я заберу, но ключи и документы оставь у себя.

Кати ждала приезда В. как пришествия мессии. Считала минуты. Сыпала сахарный песок мимо чашки на льняную скатерть. Чуть вошла в дом – сразу приготовила парадный файдешиновый плащ и тихо спряталась на террасе возле окна.

Небо мрачнело: из розовато-селадонового оно насупилось, рассерелось, и, прикрываясь осенней сепией, слезилось и таяло густыми, будто ртутными каплями дождя. По крыше, выстланной кровельным железом, прохаживались нахохлившиеся вороны и своим топотом, который эхом отдавался в водосточной трубе, несколько раз не на шутку испугали Кати.

С самого обеда Кати находилась в умоисступлении. Уж настолько она не рассчитывала встретить располагающего к доверию человека, да и просто кого-то, кто мог бы соответствовать ее наивным представлениям о мужчине-спасителе. Она вспомнила, как лежала на прелом рубероиде старого сарая и смотрела на закатное солнце, не щурясь, через боль и подергивание глаз пыталась впустить в себя как можно больше света.

В. почувствовал свет, излучаемый Кати не нарочно, свет давно уже спрятанный и забытый за повседневными проблемами и заботами. Ему, в отличие от остервенелого юнца, уже не претила простота и дерзость, подростковая дикость, самобытность и при этом зрелый и глубокий, как будто вечно уставший, взгляд. В. приехал без звонка. Покурил, разглядывая чахлый дом, покосившийся и сгорбленный забор из штакетника, запущенный сад со старыми яблонями, грушами, разросшимся орешником и жухлым ольховником. В. проникся тоской и состраданием к молчаливому саду, как проникаются нежностью к обветшавшим усадьбам, пришедшим в запустение из-за разорения хозяев.

Преисполненный немого сострадания, он усадил Кати в машину, пахнущую телячьей кожей и полиролью, и увез сначала к нотариусу, потом ужинать, а в завершении вечера они просто катались по М7, болтая о жизни, рассказывая забавные и постыдные случаи собственных фиаско, смеялись над провалами и со скрупулезной тщательностью запоминали детали услышанного. На первом же анекдоте перешли на «ты» и начали дотрагиваться друг до друга в разговоре. Кати не могла отделаться от желания прижаться к нему, В. часто хотелось ее обнять, но оба держали дистанцию.

– Ты так и не рассказала, зачем тебе так срочно нужны деньги? – В. пытался пробраться в глубину ее замыслов.

– Неужели тебя это правда так волнует? Но я расскажу тебе, зачем мне понадобилось продавать «Бьюик» только после того, как ты поделишься со мной, откуда у тебя деньги. Экспроприировал чужую собственность в девяностые, как и все? – Кати улыбнулась, она тоже смешала в последнем предложении иронию и любопытство.

– Ты считаешь меня каким-то мелким бандюганом, что ли? Я, например, не понимаю, кто они такие – те, кто по рынкам носились и выручку по палаткам собирали, это они – экспроприаторы? Нет, я не бегал. По крайней мере, сам.

– Но тем не менее…

– Да, в девяностые у меня были ЧОПы. А у кого их не было?

– ЧОП – это частное охранное предприятие?

– Так точно.

– А сейчас?

– Да так, ерунда всякая. Маленький винный заводик, пара магазинов. И небольшая компания по оптовым поставкам алкоголя.

– Спаиваешь народ?

– А еще кормлю. И обманываю. – В. улыбнулся. Да, он никогда не расскажет Кати всех подробностей своих махинаций, которых было достаточно. – Я же вернулся из армии в 1986 году, когда ты еще, наверное, пешком под стол ходила или только в проекции была?