– Мы – да, а вот насчет тебя я не уверен, – покачал головой Виктор Викторович. – Марина, у тебя есть две недели, чтобы подготовить Кирилла к празднику. Надеюсь, в этот раз обойдется без его истерик.

– Но, Виктор Викторович, вы же знаете, что Кирюша пугается большого количества людей. Может быть, вы разрешите ему не ходить? Мы с ним можем остаться наверху.

– И речи быть не может! Мы должны будем сделать семейные фотографии. Присутствие всех членов семьи не обсуждается, – отрезал Виктор Викторович. – Да, Поли, до дня рождения Ви можешь не встречаться с Ярославом. О вас уже говорят, и это хорошо. А на приеме снова сыграешь его подружку.

– Он тоже будет?

– Безусловно! И пока я не скажу, ты будешь изображать заинтересованность в нем. Держитесь за руки, можете даже пообниматься…

– Она тебе не вещь! – неожиданно вскинулся Вадим. Его вилка со звоном упала на тарелку, а руки сжались в кулаки так, что костяшки пальцев побелели.

– Эй, полегче, сынок, перенапряжешься, – усмехнулся Виктор Викторович. – Что это ты вдруг так за сестренку распереживался, а? Она не твоего поля ягодка, расслабься.

– Ты говоришь о Поли так, словно она твоя прислуга! Нет, даже хуже…

– Эта девочка обязана мне всем, что имеет! Этот дом, наряды, престижная школа, готовое место в МГИМО и, главное, братец рядом – все благодаря мне! – повысил голос Виктор Викторович, но быстро успокоился и вальяжно откинулся на спинку стула. – К чести Поли, она это знает и ведет себя соответствующе. Ты же, мой дорогой, слишком много о себе возомнил. Ешь! Хватит глупых выходок.

Вадим подхватил с блюда кусок омлета и яростно бросил его на свою тарелку. Мелкие кусочки жареного яйца попали на светлую скатерть, но он не удосужился их убрать. Под пристальным взглядом отца он отправил в рот омлет и, не жуя, проглотил.

– Наш сын не умеет бунтовать по-мужски, – коротко усмехнулся Виктор Викторович.

***

У Вадима было пятнадцать минут на сборы. Отец сам выбрал ему костюм, ведь его сын должен выглядеть подобающе, и неважно, что в воскресенье мэрия практически пустовала. Стоя перед зеркалом, Вадим безуспешно пытался справиться с запонками. В конце концов он сорвал с себя рубашку и, стараясь не думать о гневе отца, вытащил из шкафа другую, с простыми пуговицами. В этот момент в его дверь постучали. Вадим бросил взгляд на часы: не прошло и пяти минут, как он поднялся, не мог же отец… или это не отец? Он в два шага оказался у двери и открыл ее.

– Поли… – не сдержал улыбки и жестом пригласил ее войти, и Полина прошмыгнула внутрь.

Вадиму стало неловко за свою неуютную комнату. Сейчас, в свете дня, она выглядела куда более неприглядной, чем накануне вечером. Тусклые серо-синие стены, точно в тюремной камере, с черно-белыми фотографиями улиц мегаполисов на них делали это место еще более тоскливым. Здесь не было ничего лишнего: ни милых ненужных мелочей, которые вечно пылятся на полках, но выбросить их не поднимается рука, ни горшков с цветами на подоконнике, ни ярких корешков любимых детских книг.

Обстановкой занималась Виолетта, и ее холодность к сыну отражалась во всем. Неуютное рабочее место – стеклянный письменный стол со стаканом для карандашей и неудобное кожаное кресло. Чересчур большой шкаф для одежды, напольное зеркало в узкой стальной раме как раз напротив кровати. У Вадима вспыхнули щеки, стоило ему вспомнить, как накануне он целовал Полину на этой самой постели.

– Вадим… – Полина повернулась к нему, возвращая его из плена мыслей, – я хотела поблагодарить тебя за то, что ты вступился за меня перед отцом. Но тебе не следовало… Он все равно не изменит своего отношения, а ты можешь себе навредить.