— Переодеться? — верно считывает мой жест Лютый. — Правда женского у меня ничего, — зачем-то добавляет, — но могу дать… что-то своё, — сбивчиво чеканит.

— А можно мне побыть одной? — робко уточняю.

Лютый шумно выдыхает, словно ему врезают под дых:

— Ладно, тогда спи, — отрезает дозволительным тоном, и я, избегая дальнейшего возможного разговора, отворачиваюсь. Закусываю губу и вновь про себя молю: «Уйди! Не тронь!» Так сильно зажмуриваюсь и затаиваюсь, что собственный бой сердца оглушает.

Дико боюсь — что передумает и нападёт, но Лютый осторожно за собой затворяется дверь. 

До последнего уверена, не усну, но нет… сон приходит во спасение быстро.

Бегу, падаю, вновь поднимаюсь и бегу. За мной гонятся, вещи порваны, ноги сбиты в кровь, но я упорно мчусь дальше. А потом кручусь, кручусь… Стопы уже утопают в крови, боль такая адская, что слезы текут по лицу, но мне нельзя останавливаться…

Просыпаюсь медленно. Давненько я не испытывала подобного ощущения, когда тело — сплошная боль. И лицо горит... Я вообще ощущаю себя помятой и измученной. 

Очень насыщенный для меня оказался вчерашний день и ночь…

И тут до меня доходит где я, с кем... вернее, у кого. 

Тотчас сажусь на диване, боясь дышать и прислушиваясь к посторонним звукам.

Лютый ЗДЕСЬ! Не храпит, но у него тяжёлое дыхание. 

И как он поместился на раскладном кресле? Хотя это тяжело назвать «поместился» — ноги от ступней до щиколоток свисают. 

Зато я бессовестно занимаю широченный диван.

Стыдно-то как?!

Решаю незаметно встать, по-тихому улизнуть, но пол под ногами сразу же у дивана издаёт скрип, и до сего, как мне казалось, спящий крепким сном мужчина, хрипло бурчит:

— Ты чего так рано? Не спится? — его голос наполняет просторную комнату. Хотя Лютый даже не открывает глаз. Полностью…

Он меня прекрасно видит в прищуре из-под веера чёрных трепещущих ресниц.

— Мне нужно, — "в туалет" остаётся по умолчанию.

— Квартира тиражная, сортир и ванная у входной двери ближе к кухне — не промахнёшься и не потеряешься. — Можешь переодеться, — неопределённо кивает на стул рядом со мной, где на спинке висит белоснежная футболка. — А если пожрать захочешь — придётся готовить. У меня ничего… Так что сама, если что-то найдёшь.

— Не могу, — тихо роняю, впервые в жизни мне стыдно, но это правда и остаётся только признаться: — Я не умею. Вернее могу приготовить только что-то для своего рациона: салат… почистить фрукты...

— Веган? — наконец открывает глаза Лютый, и я ещё сильнее мнусь от смущения:

— Нет.

— Тогда что ты ешь? Или ты вообще не ешь? — его взгляд красноречиво по мне пробегается, словно находит подтверждение сказанному. 

Переступаю с ноги на ногу:

— Ем, но у меня диета, — как-то непривычно такое обсуждать с посторонним мужчиной. Мне давно не приходилось говорить на эту тему — родные и хорошо знакомые в курсе как строга диета у балетных, но впервые мне от этого неуютно.

— Оно и видно, — бурчит лютый и я спешу ретироваться, а там… может и из квартиры удеру.

Но пока справляю нужду, ощущаю себя такой грязной, оскверненной, несчастной, что даже пускаю непрошенную слезу. 

Наверное, родители и Виктор правы — я глупая, не готовая к самостоятельной жизни девчонка, привыкшая жить за счёт других и ни черта не умеющая! По ходу дела и танцую плохо, хотя сколько себя помню только балетом и дышу.

Умываюсь ледяной водой, чтобы окончательно проснуться. Несколько минут рассматриваю себя в зеркало, изучая синяки и ссадины, но только выключаю воду, в дверь стучат:

— Ты там нормально?

— Да, — голос предательски дрожит. Не знаю почему, но Лютый вызывает неконтролируемый страх! Некрасиво с моей стороны избегать мужчину, который чуть ли не единственный, кто протянул мне руку, но... он по-прежнему пугает.