– Пока женщина является женщиной – она никогда не будет просто инкубатором. А паразита может явить только паразит.

– Что за дешёвая манипуляция? А если ты узнаешь, что твой ребёнок будет генетически больным, например, дауном, дэцэпэшником или аутистом? Ты просто эгоистично заставишь страдать недееспособного члена общества?

Глаза Варвары словно сверкнули нездоровым блеском, а губы сжались и скривились в подобии улыбки, и она произнесла с расстановкой своим глубоким голосом:

– Что значит здоровый и дееспособный член общества? Назови мне хоть один случай, чтобы даун, дэцэпэшник или аутист кого-то ограбили, убили, изнасиловали. И какое ты имеешь право брать на себя ответственность определять, кто счастлив, а кто нет? Не фашизм ли – клеймить людей, про которых ты не знаешь ничего?

Как человеку, которому после случайной связи аборт, можно сказать, спас жизнь (так называл это про себя Максим), точка зрения девушки с пирсингом, напряжённо подёргивающей проводок с наушником, казалась наиболее выгодной и удобной, а политика, права женщин и судьбы генетически больных откровенно не интересовали. Больше занимала универсальность ругательства «фашист», которое, по всей видимости, являлось самым сильным аргументом в любом споре. Также было интересно наблюдать за Варварой – за монашеским спокойствием, мгновенно сменяющимся воинствующей готовностью к отпору, и смелостью выражения собственного мнения. Однако обстановка продолжала накаляться, и, чтобы избежать неприятных последствий, Максим, не встретив сопротивления, взял свою спутницу под локоть и повёл подальше от лавочки. Напоследок глянув на школьниц, одна из которых крутила пальцем у виска, они вышли на голую аллею с зажжёнными фонарными столбами.

– Я думал, ты поддерживаешь современные тенденции.

– Я могу поддержать что угодно, если будет на то настроение.

– А что влияет на твоё настроение?

– Всё – обстоятельства, погода, сны. А что поддерживаешь ты?

– Думаю, я прагматик.

– Чистых прагматиков в природе не существует.

– А мне кажется, что наоборот.

– Ага, как скажешь, – Варвара достала из кармана пальто что-то продолговатое и кинула в руки Максима.

– Что это?

– Передача эстафеты, – сказала она и со смехом побежала вперёд.

Максим держал тканевый цилиндр с не до конца застёгнутой молнией и фломастерами внутри.

– Зачем ты стырила у них пенал?

– Было такое настроение.

– И что мне теперь с ним делать?

– Иди отдай им, если хочешь.

– Сама возвращай! – Максим быстрым шагом пошёл к ней, протягивая перед собой пенал. Варя же, как маленький ребёнок, подтрунивая над ним, побежала вдоль пустой аллеи.

Теперь уже версия Анатолия про кражу не казалась такой уж неправдоподобной. От плутовки можно было ожидать чего угодно – это манило и в то же время вызывало опасения. Максим задумался над тем, как бы лучше подвести разговор на тему её отношений с дядей, но быстро откинул грузящие мысли. Он побежал за ней – поддался ей, поддался ребёнку внутри себя. Волны её волос и юбка-свитер, казалось, поднимались и ниспадали в такт сердца. Если бы Максим в эту секунду ослеп, то по запаху бы определил путь до Вари, потому что спутать аромат с каким-то другим было невозможно, – эта была смесь терпкого парфюма, похожего на мужской, и детского шампуня.

«Зачем она всё это делает? Пытается смоделировать правила игры, где я предсказуемый второй номер, чтобы перенести это в реальность. Нужно набирать обороты», – думал догоняющий.

Варвара с аллеи выбежала на набережную и стала подниматься на мост; стоило ей сойти со ступеней, как за руку нежно схватили. Максим развернул её к себе, поравнялся и был вознаграждён красивой широкой улыбкой, попробовал поцеловать алые губы, но получилось лишь прильнуть к щёчке.