— Интересно, а трахать их можно будет? — уточнил кто-то на чистом валирийском.

— Да кто ж его знает, этих шайсаров! Может и свою девицу попробовать даст, уж больно она сочная. Такую только на член, и скакать заставить!

Они дружно заржали, а у меня дрогнули губы в проклятье, но ответить не посмела. Мне не давали такого права, а значит, если нужно будет молчать, и будет невмоготу, я зашью себе губы! Не хватало только разгневать шайсара, нежно поглаживающего меня по волосам, и так быстро выходящего из себя.

Лимит на мои прощения тоже не вечен.

— Красиво у них тут, но все такие чопорные! Скукотища!

— И не говори. Зачем вообще согласились на эту поездку? Он же уже был согласен на условия Горсара, чего ему еще надо? Старший хочет на нем отлично навариться, и цену не повысит.

— Не зудите. Зато на местных баб посмотрим, может и перепадет чего. Как думаешь, хвост у них есть?

— Надеюсь, нет. Мне и обычной дырки хватит.

И вновь этот сальный смех.

Шайсар мягко потянул меня к себе, усаживая на колени, и прижавшись у моему виску губами, мягко поцеловал, обжигая кожу горячим дыханием.

— Вы понимаете, о чем они говорят? — прошептала, дрожащими пальцами хватаясь за мужские плечи.

— О чем? Ты понимаешь их?

— Я валирийка. Конечно, я их понимаю, — прошептала я, и шайсар, запустив пальцы в мои волосы, притянул к себе, позволяя ближе придвинуться к его уху. — Они говорят о том, что какой-то Горсар цену менять не станет, и они приехали зря. И про какой-то навар.

Мужские пальцы на моих бедрах сжались крепче, да так сильно, что я пискнула, и шайсар поумерил пыл. Он повернулся ко мне лицом, и поцеловал, привлекая внимание мужчин к этой неожиданной сцене нежности.

— Красивая у вас лирея, господин Аш-Зидай. А где вы таких берете? Неужели у тетушки Терн?

— Правильный вопрос – за сколько, — ответил шайсар, не отпуская меня со своих колен, но отрываясь от губ, что сейчас пылали от страсти, вложенной в поцелуй. — Дорого. Моя лирея стоила очень дорого. Но я еще ни дня не жалел о покупке.

Это можно было бы расценивать, как комплимент, но говоря это, шайсар смотрел в лицо своего гостя, а не в мое, чем показывал, что лишь отвечает на вопрос, а не тешит мое и без того уязвлённое самолюбие.

— И не жалко? На бабу то.

— Нет. У нас такие устои – для женщин нельзя жалеть ни золота, ни серебра, ни собственного достоинства.

В зале повисла тишина, и неотесанные валирийцы крепко задумались, наверное, впервые слыша о том, что женщина не просто вещь, которую пользуют и в быту, и в койке, а что-то большее.

Поворачиваться уже не хотелось. Я примерно представляла, что я там увижу, и желание утолить любопытство умерло, оставляя после себя брезгливость.

— Бабы такое отношение не ценят, — все же посмел поспорить один из них.

— Бабы – возможно. Женщины – платят тебе вдвойне. Никогда не задумывались о том, что если подарить ей серьги утром, — мое сердечко стукнуло, об упоминании подарка. — Вечером в постели с тобой будет самая страстная, самая желанная, единственная для тебя женщина. А не баба, пересолившая похлебку.

Он бросил это упреком. Элегантным, поучительным, но все же упреком, и сразу же вслед, вновь зазвучали голоса на валирийском.

— Он нас учить будет, как с бабами обращаться?

— Змея, он и есть змея. Скользкий гад, — говоривший крепко ругнулся пару раз, добавив еще несколько нелицеприятных эпитетов в адрес шайсара.

— Предлагаю пользоваться гостеприимством на всю, посмотрим, сколько его баб мы лишим сережек по утрам, промотав пол казны!

И вновь смех.

— Что они говорят, свет души моей? — мурлыча голосом, словно огромный кот, шайсар вновь повернулся ко мне, заглядывая в лицо и улыбаясь.