На барной стойке одиноко стоит бутылка коньяка, а фрукты так и остались лежать, не распакованные, в пакете. Скольжу по столешнице безразличным взглядом, пока не натыкаюсь на таблетку, что так и покоится на краю столешницы.

Большой глоток воды из стакана, и капсула с трудом проскальзывает в глотку. Еще немного запиваю водой, проталкивая ее. Чувствую, что к утру на ногу не смогу встать, хотя сейчас она кажется в полном порядке. Шаркаю ступнями по ламинату в направлении спальни. Лучше встану пораньше, и тогда будет и ванна, и душ — да все, что душе угодно, а сейчас нужно спать.

Машина остановилась ровно возле калитки, что вела за высокий забор. Я оглядела его, проскользив взглядом по всей длине.

— Владислава Александровна, вы уверены, что больше ничего не надо? — чуть повернув голову в мою сторону, спросил Олег.

— Нет, спасибо! — я закопошилась на заднем сидении, собирая все подарки для Мишки.

Дверь открывается, и Олег помогает мне выгрузиться из машины. В его руках два пакета с продуктами из супермаркета, а в моих — две большие коробки. Одна с конструктором, другая с машинкой. Да еще в дорожной сумке мои вещи.

— Я все же помогу все занести, — говорит мужчина, и я, недолго думая, соглашаюсь.

Втискиваю ему под мышку ту коробку, что поуже, но не менее громоздкая, чем с машинкой. Мне всегда нравился Олег своей способностью, во-первых, вне зависимости от ситуации соблюдать субординацию, а во-вторых, предугадывать все мои мысли и желания, чтобы мне не приходилось просить.

— Спасибо, Олег, — срываются слова благодарности прежде, чем калитка открывается, и оттуда с визгом вылетает Мишка.

— Ма-ма!!! — кричит он и, не обращая внимания на то, что у меня заняты руки, бросается ко мне и крепко обнимая за бедра, тыкается носом в живот.

— Зайчик мой, — я кладу коробку обратно на сиденье. — Как я по тебе соскучилась, малыш.

Поднимаю его на руки, а у самой слезы на глаза навернулись и комок в горле застрял. Поднимаю его кверху и прижимаю к себе так сильно, что ребрышки хрустят. Целую его, размазывая соленые слезы по детским щекам.

— Ты у меня такой большой стал, — пытаюсь оторвать его от себя, чтобы посмотреть на родное личико, но с первого раза этого не удается сделать. — Миша, ты меня задушишь, — сквозь слезы смеюсь я и делаю пару хриплых глотков воздуха, демонстрируя сыну, что он и правда сильно передавил шею.

— Мама, — плачет Мишка, и я ему позволяю остаться в таком же положении, делая маленькие глотки воздуха.

— Миша, Мишенька! — слышу голос мамы.

Олега и след простыл. Видимо, пошел в дом.

— Здесь он, мам, у меня, — хриплым голосом отвечаю ей.

— Миша, мамку задушишь, — она подходит к нам и пытается забрать у меня сына.

— Да ладно, мам, все нормально, — говорю родительнице.

— Ну, что ты здесь стоишь, пойдем в дом, — засуетилась она вокруг меня.

А я стою, боюсь шаг сделать. Это, видимо, на подсознательном уровне. А вдруг не удержусь, упаду.

— Мужик, — слышу над ухом голос водителя. — Давай-ка, перебирайся ко мне, а то у мамы твоей ножка болит, — сказал он, а мой слух резанула нежность в его голосе, с которой он заговорил с Мишкой.

— Ножка?! — удивление в голубых глазах, теперь уже смотрящих на меня, сменяется тревогой. — Ты что, упала?

Олег протягивает руки, и сын перебирается к нему.

— Тебе больно?

— Ну, сыночка, уже почти все прошло, — иду за мужчиной следом, а Мишка смотрит на меня глазами ясными, блестящими от слез.

Сердце в комок сжимается от того, как он похож на Диму.

— Мам, а я в садик не хожу, — тут же переключается сын, как и все дети, быстро теряя нить разговора.