«Если все так рухнуло в одночасье, – думала я удрученно, – если нескольких месяцев хватило, чтобы разрушить тысячелетнее здание монархии, то в каком же состоянии оно было, это здание? Оно насквозь прогнило и держалось на нескольких уцелевших перегородках. Король, возможно, был одной из них. А аристократия в целом только то и делала, что подкапывалась под фундамент… Кто был главным героем последние пятьдесят лет в салонах? Вольтер. Что читали французы? Энциклопедию и просветителей. Чему поклонялись? Разуму. Так вот оно и наступает – королевство Разума. Радуйтесь, французы…»

Так зачем король, если он сознавал все это, пытался бы стать на пути катастрофы? Ее все равно остановить было, наверное, нельзя, ведь он не всесилен. И даже беспощадное применение оружия не помогло бы там, где изменились души.

Что до меня и Жанно, то нам предстоит покинуть Францию. Это казалось мне правильным, но и ужасным. Я не привыкла ни к какой другой жизни, я стала такой француженкой, что все остальные страны казались мне краем света. Но, с другой стороны, отец абсолютно прав: эти несколько июльских недель были сплошным кошмаром. Если порядок не восстановится, я так долго не выдержу. Мне повезло (и это твердили все вокруг), что я нашла приют в этом маленьком домике. Будь я в своем отеле д’Энен или в отцовском дворце, еще неизвестно, осталась бы я жива или нет. Без сомнения, надо уехать. Как можно скорее. Надо переждать беспорядки подальше от Франции. А потом я обязательно вернусь – тогда, когда моей жизни уже ничто не будет угрожать и здесь утвердится новое прочное правительство.

–– Что же вы решили, Сюзанна?

Я подняла голову, тяжело вздохнула:

–– На днях, отец, я отправлюсь в Версаль.

–– Зачем?

–– За заграничным паспортом.

–– Вот как? Это верное решение. Я попрошу Лескюра обеспечить вашу безопасность.

5

Хотя Париж казался почти умиротворенным, а лавки в нем наполнились хлебом, ни в один из последующих дней я не поехала в отель д’Энен. Отец отправился в Буассю вместе с гробом Эмманюэля, а я не выходила из дома на Вишневой улице даже в сад, переживая, без преувеличения сказать, худшее время в своей жизни. От последних событий я ощущала себя разбитой даже физически: меня постоянно мутило, я едва могла есть и по комнатам передвигалась, как сомнамбула, а чаще просто лежала, закутавшись вместе с головой в плед, на кушетке, поджав ноги, – до того мне хотелось спрятаться, забыться. Вот бы заснуть, а проснувшись, осознать, что ничего не было, что убийство Эмманюэля – только кошмарный сон… Но нет, с пробуждением ничего не менялось. По улицам маршировали патрули новосозданной Национальной гвардии, по-дурацки стучали в барабаны, а в моей гостиной, несмотря на то, что полы были неоднократно вымыты, а ковер, впитавший целую лужу крови моего мужа, – выброшен, стоял тошнотворный запах смерти, который я чувствовала очень отчетливо, а почувствовав – едва сдерживала позывы в рвоте.

«Надо продать этот дом. Избавиться от него. Не могу же я воспитывать сына в таком месте… Но, Боже мой, как можно продать подарок короля? Это же будет неуважение? Оказать неуважение королю сейчас, в такое время?»

Из этого дома мне и хотелось бы перебраться в свой дворец, но мешал страх. Сонные ночные кошмары (труп Эмманюэля, окровавленные сердца в букетах белых гвоздик) сменялись дневными, не менее зловещими, размышлениями: кто выманил его из дома? Если не Мирабо, то кто этот таинственный враг? И что он замышлял? Почему наш отель до сих пор не ограблен? В Париже разорены были десятки дворцов аристократов, а наш – хранила чья-то неизвестная мне добрая воля. Но добрая ли? В спальне покойной Софи д’Энен стоял тайный мощный сейф с умопомрачительными сокровищами. Сейф был сделан настолько умело, что, наверное, мог бы противостоять самым изощренным грабителям. Они не справились бы с ним, разве что выстрелили бы из пушки. А я… я могла бы открыть его очень легко, поскольку знала шифры секретных замков. Но о том, чтобы наведаться туда, я и подумать сейчас не могла.