«Самое лучшее, что может сделать король, – это задействовать войска», – подумала я, брезгливо оглядываясь по сторонам. Запахи немытых тел, пота, чеснока душили меня. Вокруг – тысячи гневных, а то и звериных лиц, полных сатанинской злобы, ненормально блестящие глаза, прыгающие губы на дергающихся физиономиях… И крик, крик без конца… Я не привыкла к такому. Страх сдавил мне горло. Что, если во мне узнают аристократку и обвинят во всех грехах двора?

У одного из кафе человек пятьсот жадно слушали какого-то молодого человека, взобравшегося на стол. Оратор был некрасивый, нервный, заикающийся. Он говорил:

–– Раз зверь попал в ловушку, его уб-бивают… Так и мы поступим с аристократами. Никогда еще патриотам не предоставлялась более богатая добыча. Мы заберем у дворян сорок тысяч дворцов, особняков, замков! Две пятых всего имущества Франции – вот стоимость этой д-добычи… Нация будет очищена…

У людей, которые слушали его, горели глаза. Шутка ли – сорок тысяч дворцов! Ради этого стоило бунтовать. Хорошо понимая, что в это число включена и моя собственность, я смотрела на оратора с отвращением. Ничтожество, в свои тридцать лет наверняка ничего не добившееся, не заслужившее никакого положения в обществе, теперь решило компенсировать свои неудачи грабежами. И это называется патриотизмом?!

–– Граждане! – кричал этот негодяй задыхаясь. – Н-неккер изгнан! Можно ли оскорбить нас сильнее? П-п-после такой проделки они решатся на все. Быть может, же сегодня они устроят Варфоломеевскую ночь для патриотов! Батальоны немцев и швейцарцев придут с Марсова поля, чтобы нас перерезать…

«Да уж, – подумала я, – ничего удивительнее и представить нельзя». Как он решается так открыто лгать? Ведь я прекрасно знала, насколько трудно, если не сказать невозможно, уговорить короля на любое применение насилия.

–– Отставка Неккера должна стать для нас гласом колокола к справедливому восстанию… Чтобы избегнуть смерти, у нас остался только один шанс – взяться за оружие!

–– К оружию! – бешено взревели вслед за ним.

Оратор выстрелил из пистолета в воздух. Облако дыма заволокло его, но было видно, что он лихорадочно оглядывается по сторонам, будто ищет кого-то.

–– Видите этого человека? – взвизгнул он наконец. – Это п-полицейский шпион. Подлая полиция здесь! Прекрасно! П-п-пусть она как следует наблюдает за мной… Да, это я, я призываю своих братьев к свободе! Живым я им не дамся в руки, и я сумею умереть со славой…

Закончив эту ахинею, он спрыгнул со стола. Его обнимали, теребили со всех сторон, благодарили и поздравляли. Толпа принялась кричать, что образует вокруг него стражу и не отдаст в руки полиции, что пойдет туда, куда пойдет и он… Бедная полиция! Где она взаправду была в тот час?

Я с ужасом смотрела туда, куда указал этот проходимец, в ту сторону, где якобы стоял полицейский шпион. Как он определил в нем шпиона? Не меньше двух десятков людей с остервенением бросились на несчастного в сером камзоле, били его тростью, пока не выбили ему один глаз, заставляли в виде покаяния целовать землю, забрасывали камнями, катали в пыли. Не удовлетворившись этим, толпа палачей потащила свою жертву к бассейну – топить.

Негодяя, по указанию которого была устроена эта кровавая расправа, происходящее нисколько не заботило. Он купался в лучах славы, наслаждался своим успехом и, решив блеснуть еще раз, прикрепил зеленую ленту к своей шляпе и отчаянно закричал:

–– Да здравствует третье сословие! Да здравствует зеленый цвет! Пусть этот цвет надежды станет знаменем нашей революции…