– Я достаточно ясно изложил свои доводы.

– Видимо, я запуталась, – промолвила Минна, и слова ее прозвучали не так уверенно, как она хотела. – Тот ваш больной – двенадцатилетний мальчик, который отказывался есть… совершенно ясно, что он подвергся насилию. Причину и следствие легко сопоставить. Но в других случаях будет сложно найти связь.

– «Сложно» не означает «невозможно».

– То есть исключений никаких?

– Никаких, достойных внимания, – ответил Фрейд, наклоняясь к ней поближе. – Кое-кто скажет, что я стою на позиции доктрины.

– Вероятно.

– И он будет… что? – игриво спросил Фрейд.

– Неоправданно суров, мой друг.

– Правильный ответ.

– Я так и думала, – улыбнулась она, собираясь уходить.

– Подожди! – попросил он, как-то странно глядя на нее.

Минна ждала, что Зигмунд добавит еще один пункт для подкрепления своей аргументации, но вместо этого он спросил, не будет ли она свободна сегодня ближе к вечеру. Минна удивленно приподняла брови, но тут же вспомнила, что этим вечером, как и всеми прочими субботними вечерами, Фрейд играет в тарок[11] с тремя коллегами по больнице. Один из партнеров заболел и в последний момент прислал свои сожаления и извинения. Очевидно, у него случился не просто кашель, а осложненная бронхиальная инфекция.

– Собственно, друг мой, это Марта предложила. Она напомнила мне, как ты ловко управляешься с картами и легко могла бы заменить недостающего игрока.

Минна припомнила, как в студенческие годы они играли в карты за столиком в кофейне.

– Это было сто лет назад…

– Но я помню, как вы нас просто разгромили однажды.

– Только однажды?

– Ну, хорошо, несколько раз.

Фрейд вернулся к нетерпеливо ожидающим студентам, а Минна отправилась домой. Несколько недель назад она была в полном смятении, влача одинокую жизнь с крадеными удовольствиями. Работала в стольких домах, совершенствуя умение припрятывать еду или выпивку, читая ворованные книги и ссорясь с домашней прислугой, не упускавшей возможности вставить ей палки в колеса. Теперь же Минна была свободна и жила со своей семьей. Перебегая Рингштрассе, она ощутила прилив оптимизма. Пусть это не навсегда, но сейчас ей так необходима передышка.

Карточная игра всегда проходила одинаково. Почти обряд. Ровно в семь часов доктор Эдвард Cильверштейн звонил в дверь, и слуга сопровождал его в маленькую гостиную, где он, дружески похлопав Фрейда по плечу, сразу направлялся к столу с закусками. На него всегда можно было рассчитывать, чтобы создать уютную обстановку обжитой комнаты, и на сей раз он сразу потянул с серебряного подноса огромный кусок торта Захера, обильно кроша на ковер.

– Как дела, Зигмунд? – спросил Эдвард, садясь в кресло.

Вытянув ноги, он извлек из жилета слегка помятую бледно-бурую сигару марки «Мария Манчини» и уставился на нее в восхищении, будто разглядывал женщину.

– Вот благородное, изящное тело, которое я люблю, – сказал доктор Сильверштейн с очаровательной улыбкой. Он зажег сигару и затянулся с преувеличенным удовольствием. – Ах, капризная, но сговорчивая, – добавил он, перелистывая газету.

Фрейд добродушно кивнул коллеге, единственному холостяку в их компании, но все-таки провозгласил преданность своей толстой, простоватой «Трабуко».

– Не так легкомысленна, не столь темпераментна… с ровной, надежной затяжкой. Можешь оставить себе своих «Марий». Нет, с ними слишком много возни.

Доктор Иван Скекель явился вторым, снимая побитое ветрами пальто с обычными извинениями за опоздание – переполненные омнибусы, жена, опухшие суставы и прочее. Он разгладил квадратную бороду, расправил шерстяной жилет на объемистом животе и тоже направился к столу с закусками, чтобы откупорить бутылку вина. Новый гость уже собирался зажечь за компанию третью сигару, когда дверь отворилась, и в комнату вошла Минна.