- Уж точно не о судорогах, - фыркает брюнетка, когда я выношу ее из воды.
Опускаю на собственную толстовку и начинаю растирать сведенную мышцу. Вспоминаю все, чему меня учили в больницу: одно время судороги были моим постоянным спутником, благо до эпилепсии не дошло.
- Спасибо, ты спас меня, - еле слышно шепчет Локи, пока мои пальцы продолжают массировать ногу.
Поднимаю глаза и вижу застывшие слезы в зеленых омутах.
- Ты так сильно испугалась, а, киса?
Минуту или две брюнетка молчит, а потом задает вопрос, на который у меня нет ответа:
- Степ, а человек может быть лекарством от… другого человека?
Весь следующий день… проходит мимо меня, потому что - температура. Нет, не тридцать семь и два. Тридцать девять и четыре. С большим трудом удается убедить Ульяну, что мне не нужен врач или скорая. Я свой организм получше коновалов знаю.
Но брюнетка, сгорающая от чувства вины, никак не желает оставить меня в покое. “Какое такое покое?”. То лекарство выпей, то чаю, то бульон. Потом меня обтереть надо. И ладно бы молчала, но…
- Откуда у тебя столько шрамов? А что означает эта тату? А вот эта? У тебя что, операция была на позвоночнике? Это ожог такой?
Естественно, все её вопросы старательно мною игнорировались. Проще прикинуться спящим, ну или дохлым, чем позволить ворошить старые раны.
К тому же, из головы никак не желал уходить вчерашний вопрос дьяволицы. Да и ее касания не вызывали неприятных ощущений, даже наоборот, плюс забота, но…
Как ни странно, но утром просыпаюсь вполне бодрячком. Уля сопит на соседней подушке. Прям ангелочек, когда спит, пузырики пускает.
Усмехнувшись собственным мыслям, плетусь в душ. Сегодня рыльно-мыльные занимают много времени, потому что тело несколько ватное.
- О, русалка, наконец, выплыла! - фыркает локи, и, чуть не сбив с ног, ныряет в туалет.
- Если так было невтерпеж, могла бы и зайти, я не стеснительный, - фыркаю, стоя под дверью.
- Сгинь! - рявкает дикая кошка.
- Неужели принцессы тоже какают? - не могу сдержаться, хотя и понимаю, что мстя будет страшна.
Впрочем, долго ждать и не приходится. Достаточно зайти на кухню, и я понимаю, приплыли. Нет, мой растущий (уже вширь) организм привык к любой пище. Я абсолютно всеяден. Даже жуков различных есть довелось. Кислят. Но… Не переношу еду, напоминающую больничную кухню. А меня на столе как раз ждет жиденькая такая, практически размазанная по тарелке… Овсянка. Эту крупу я, в принципе, употребляю, но исключительно в виде мюслей с молоком. Не слишком полезно, но достаточно калорийно для перекуса при моем образе жизни. Знаю, что и тетка, и Капитошка, иногда добавляют овсянку в тефтели. Тоже вполне съедобно. Один раз ел кашу на молоке со свежими ягодами - куда ни шло. Но это…
- И что это ты застыл как не родной? - раздается за спиной въедливый голосочек. - Для тебя старалась, давай садись.
Плюхаюсь на табуретку скорее от неожиданности, нежели от желания уважить хозяйку. В моей руке сразу же материализуется столовый прибор.
Не знаю, сколько проходит времени, но Локи неожиданно вырывает у меня из рук ложку.
- Так дело не пойдет! - злобно цедит через зубы, а потом нежнее добавляет, зачерпывая кашу: - Давай, за маму.
Вскакиваю, словно ошпаренный из-за стола и отшатываюсь к окну.
- Ну не хочешь за маму, давай за папу, - двигается ко мне с ненавистной кашей брюнетка.
Машинально вышибаю ложку из девичьей руки.
- Ты что, совсем больной?! - верещит Уля, и почти тут же в меня летит тарелка.
Даже не уворачиваюсь. Опускаю голову вниз, и вижу, как серая масса, растекается по футболке, а тарелка падает на пол. Странно, не разбивается, а, чуть покрутившись, останавливается. Стягиваю грязную шмотку, и сухой стороной протираю влажный живот.