Самое смешное, что у меня и впрямь получилось воссоздать структуру костей.

Это оказалось несложно. Сначала я засыпал влажным мелом все поры в кости и обжёг заготовку в печи. Кости рассыпались пеплом, а мел остался ‒ в точности по форме пустот. Потом эту меловую заготовку я облил каучуком с мелкой серебряной стружкой и дал ему застыть. И наконец, обработал пара́ми кислоты ‒ тут уже мел растворился. Получилось пористое каучуковое тело ‒ лёгкое и прочное.

Я так всем этим увлёкся, что даже не грустил из-за Софы. По ночам она, конечно, снилась мне ‒ с волосами, золотыми, как пирит, с губами, алыми, как корунд. Но днём я о ней почти никогда не думал.

Три месяца спустя материал был готов.

Когда есть такой чудесный лёгкий материал, то просто невозможно не сделать летающую машину. Этим я и занялся. Не один, конечно. За инженерную часть отвечал Борис с физической магии. Мне надо было только сделать длинные доски и загнуть их особым образом.

Борис вообще оказался человеком предприимчивым. Он был знаком с великим князем Михаилом и сумел заинтересовать его нашей машиной. Князь принял у себя нас двоих, и мы два часа говорили о прогрессе и новых магических изобретениях.

Его дочь княжна Евгения пожелала изучать физическую магию под руководством Бориса и алхимию под моим руководством.

Наконец, летающая машина была готова. Испытания назначили за городом. Вроде бы всё держали в секрете, но народу всё равно оказалось много. Неожиданно в толпе я увидел и Софу. Она стояла с Александрой и незнакомым мне молодым человеком.

Наша машина взлетела плавно и красиво, хоть и медленно. А вот падать стала, наоборот, ‒ быстро, бестолково. Хорошо хоть подняться успела невысоко и упала на кроны деревьев, водитель отделался переломом ноги.

Я не увидел ни дыма, ни огня, ничего вообще, что указывало бы на какую-то неисправность. Только стая мотыльков выпорхнула из кабины.

Борис едва ли не рыдал. У меня на душе тоже было горько.

В этот момент Софа, уже не скрываясь, подошла ко мне.

Она ведь мотыльковой магией давно не занимается, подумал я. Вся теперь с ящерами и гекконами. Тяжело ей пришлось, губы вон до сих пор синие. Чёрт, что за мысли в голову лезут в такой момент.

‒ Снова мотыльки, ‒ сказал я вслух. ‒ Ты повторяешься.

Прошел почти год с того вечера в её палатке. Мы расстались тогда хоть и не возлюбленными, но друзьями. Так почему же встретились сейчас ‒ врагами?

‒ Не было цели тебя впечатлить, Белов, ‒ пожала плечами Софа.

‒ А зачем тогда? Это было некрасиво. Даже зло. Я не думал, что ты такая злая.

‒ Просто я подумала…

‒ Что ты подумала?

‒ Что тебе эта должность не нужна. Вот что.

‒ Неужто ты мне позавидовала? ‒ удивлённо спросил я.

Софа никогда не отличалась ни честолюбием, ни завистливостью.

А может, приревновала?

Когда мы с княжной перешли к практике по зельям, её привозили ко мне в университетскую лабораторию. Карета с гербами стояла прямо там, у подъезда. Бывало, что в перерывах мы выходили в сад, тут уж тем более каждый мог нас видеть.

Выходит, Софа могла приревновать?

Эта мысль меня немного утешила тогда. Но не полностью, конечно.

Я был очень зол на Софу, по-настоящему зол. И было обидно, что вот я так долго грустил из-за барышни, а барышня эта оказалась настоящей змеей, хоть сейчас на эмблему лекарского факультета. Ничему жизнь меня не учит, думал я по дороге домой. И волосы у неё не как пирит, совсем не похожи. Скорее на медь похоже, на медную проволоку. Эта проволока такая же колючая бывает.

К великому князю нас, ясное дело, больше не звали, Борис к своей задумке тоже охладел. Я поехал на Север смотреть новые месторождения апатитов.